Падение Константинополя в 1453 году
Шрифт:
Различные погребальные песни и плачи по Константинополю интересны скорее как образцы народной поэзии, чем как исторические свидетельства, конечно, если не принимать во внимание, что они, кроме того, являются выражением народных традиций и взглядов на это событие [330] .
Из греческого эпистолярного наследства, дошедшего до наших дней наиболее важными являются письма Георгия (Геннадия) Схолария, поскольку они проливают свет на события и личности в годы, непосредственно предшествовавшие осаде города. В частности, они дают нам возможность более объективно оценить политику Луки Нотараса, к которому Франдзис, Дукас а также латинские авторы, как правило, несправедливы [331] .
330
Наиболее полное собрание различных плачей приведено в: Zoras, с. 157-283.
331
Эти письма
2. Славянские источники.Имеются две важные работы славянских авторов об осаде Константинополя. Одну из них обычно и, надо сказать неверно считают дневником янычара-поляка. На самом деле ее автором является некий серб Михаил Константинович [Константин Михайлович] из Островины, который состоял в отряде, посланном сербским деспотом на помощь султану, а затем уехал в Польшу. Янычаром он никогда не был. Свои записки Михаил Константинович делал на любопытной смеси польского и сербского языков. Эта книга, содержащая не такой уж подробный материал, интересна тем, что отражает точку зрения подневольных христианских союзников султана.
Вторая работа — «Славянская летопись», известная в различных вариантах, была написана на старославянском диалекте, который кажется ближе к языкам балканских славян, нежели к русскому; кроме того, существуют также ее русская, румынская и болгарская версии [332] . Несомненно, что в основе этой летописи лежат записи какого-то лица, которое находилось в Константинополе и вело нечто вроде дневника; однако первоначальный текст в значительной степени переделан, изменены и перепутаны даты, добавлены вымышленные фигуры патриарха и императрицы, хотя время от времени в работе встречаются эпизоды, описанные столь живо, что на них, несомненно, лежит печать достоверности. Авторство русской версии приписывается некоему Нестору-Искандеру. Может быть, это и есть ее первоначальный создатель?
332
Весь круг проблем, связанных со «Славянской летописью», рассмотрен в работах: Unbegaun; Jorga 5.
3. Западные источники. До настоящего времени наиболее содержательным из западных источников является дневник осады, который вел Николо Барбаро. Этот венецианец из хорошей семьи, изучавший медицину, прибыл в Константинополь в качестве судового врача на одной из крупных венецианских галер незадолго до начала осады. Он общался с венецианскими военачальниками и был наблюдательным и неглупым человеком. Свой дневник он вел ежедневно. Какое-то время спустя Барбаро вернулся к старому тексту и добавил несколько ссылок на другие места дневника, а также, видимо, изменил дату лунного затмения, которая у него разнится с действительной на два дня. Как истый венецианец, он не любил генуэзцев и с удовольствием писал обо всем, что могло их дискредитировать. В то же время он менее враждебен к грекам, чем большинство других представителей западных стран. Именно благодаря ему нам известна хронологическая последовательность событий [333] .
333
Краткие сведения о Барбаро см.: Pears 1, с. IX—X.
Следующими по важности являются записки архиепископа Митиленского Леонарда Хиосского, написанные им на Хиосе примерно через шесть недель после падения города. События были еще очень свежи в его памяти, и он излагает их живо и убедительно; однако не следует забывать при этом упомянутую ненависть его к грекам вообще. Даже императора он считает чересчур беспечным и намекает также на то, что кардинал Исидор, старший над ним в церковной иерархии, был слишком слаб. В то же время Леонард не лишен критицизма и по отношению к своим соотечественникам генуэзцам и склонен обвинять Джустиниани в том, что тот дезертировал со своего поста. Это был человек резкий, самоуверенный, но хороший рассказчик [334] .
334
Я использовал донесение Леонарда Хиосского на латинском языке, как оно приводится в «Патрологии» Миня (MPG). Имеется также итальянская версия, которая приведена в: Sansovinо. III; эта версия в незначительных деталях отличается от предыдущей и предположительно является несколько более поздней.
Письма кардинала Исидора к папе и ко всем благочестивым христианам кратки и не много добавляют к известным нам фактам, однако написаны они со знанием обстоятельств [335] .
Отчет о событиях, сделанный Анджело Джованни Ломеллино, подесты Перы, написан был через несколько дней после падения города и предназначался генуэзскому правительству. Он ценен не только описанием событии и судьбы самой генуэзской колонии, но также и тем, что автор излагает свои взгляды на то, что произошли с Константинополем. Он утверждает, что очень многие генуэзцы Перы пошли сражаться на стены города, зная, что, если падет Константинополь, не выживет и Пера [336] .
335
Как и в случае с Леонардом Хиосским, имеются две версии донесения Исидора — донесение па латинском языке, направленное папе и опубликованное в «Патрологии» Миня, и на итальянском, адресованное «всем благочестивым христианам» (Sаnsоvinо, III). Возможно, что письмо Исидора папе было с некоторыми изменениями переведено и распространено в Италии. О сочинениях Исидора см.: Мerсаti.
336
Обычно приводимое имя подесты Перы — Заккария, однако Дезимони в предисловии к работе Монтальдо утверждает, что тогдашнего подесту звали Ломеллино (МоntaIdо, с. 306—307).
Краткий отчет о событиях, сделанный главой францисканцев, находившихся в Константинополе, содержит не слишком много материала, за исключением описания грабежей.
Из других европейцев, переживших осаду и писавших о ней, можно назвать солдата-флорентийца Тетальди, генуэзцев Монтальдо, Кристофоро Риккерио и ученого из Брешии Убертино Пускуло. Из этих источников наиболее полезным для нас является сообщение Тетальди. Оно было написано для кардинала Авиньонского Алэна де Коетиви и содержит некоторые детали, нигде более не встречающиеся. Тетальди относится справедливо как к венецианцам, так и к генуэзцам и признает, что греки сражались мужественно. Так же как и в живом описании Риккерио, в записках Монтальдо приводится ряд дополнительных подробностей. Пускуло, который излагает свои впечатления много лет спустя тяжеловесным, возвышенным слогом, допускает несколько неточностей относительно самого сражения, в котором сам он, по всей вероятности, не участвовал; зато он приводит более интересный материал о событиях, предшествовавших осаде. К грекам он относится с ненавистью.
Полезные сведения можно почерпнуть и у флорентийца Андреа Камбини. Во время работы над книгой по истории Оттоманской империи, написанной им в конце XV в., он, по всей видимости, беседовал с теми, кто пережил осаду. Зорзо Дольфино, краткий очерк которого основан главным образом на записках Леонарда Хиосского, получил также дополнительные сведения от беженцев из Константинополя. История Турции, написанная греческим эмигрантом в Италии Кантакузино Спандуджино, приводит рассказ очевидцев о том, как был разграблен город [337] .
337
Издания работ Камбини, Дольфино и Спандуджино, которыми я пользовался, приведены в Библиографии (с. 195, 196, 199).
4. Турецкие источники. Работы турецких авторов об осаде и захвате Константинополя на редкость разочаровывающи. Было бы естественным ожидать, что этот крупнейший успех величайшего из султанов Османской династии должен быть подробно описан оттоманскими историками и хронистами. В действительности все они так или иначе повествуют о строительстве-крепости Румелихисар, а что касается самой осады, то их интересуют лишь эпизод транспортировки турецкого флота посуху и финальный штурм. В то же время их очень занимают интриги и политика султанского двора. Ашик-пашазаде, который писал сразу же после окончания царствования Мехмеда II, резко враждебен по отношению к Халиль-паше, так же как и его современники Турсун-бей и Нешри. В своем стремлении прославить царствовавшего в то время султана Баязида II они склонны даже несколько преуменьшить заслуги Мехмеда II за счет его советников, таких, как Махмуд. Тем не менее их труды ценны тем, что воссоздают существовавший в то время у турок политический климат. Первым турецким историком, который производит впечатление человека, действительно интересующегося историей осады и захвата Константинополя, является Саадэддин, писавший в конце XVI в. Однако, как это обычно бывает с мусульманскими историками, он подробно передает и даже просто переписывает то, что писали его предшественники; его описание осады совпадает с рассказом греческих историков [338] .
338
О турецких историках см.: Ваb. 2, где указанные мною авторы расположены в алфавитном порядке среди других. См. также главы, написанные Инальджиком и Мепажем, в: Historians of the Middle East; Inal. 3.
К началу XVII в. место истории стала постепенно заменять фантазия. Эвлия Челеби подробно приводит целый ряд фантастических подробностей осады, включая и длинную сагу о некоей французской принцессе, которая должна была стать невестой Константина, но попала в плен к султану. При этом он утверждает, что все это он узнал от своего прадеда. Вполне возможно что Челеби почерпнул свою информацию у знакомых греков, которые рассказывали ему о том, как город был захвачен в 1204 г.; принцесса же на самом деле была императрицей Агнессой, дочерью французского короля Людовика VII и вдовой Алексея II и Андроника I. В любом случае автор явно полагался на молву и устные рассказы, а не на письменные источники [339] .
339
Справедливости ради следует добавить, что содержащееся в сочинении Эвлии Челиби его описание современного ему Константинополя является вполне достоверным и представляет большую ценность.