Падение Матильды

Борт СССР 75559 стоял на взлётной полосе аэропорта Пулково. Это был тёплый апрельский вечер 1974 года. Пассажиры уже заняли свои места и некоторые из них уже пристегнули ремни безопасности. Летели в основном курсанты военных училищ и студенты. Они летели на короткие каникулы. Среди них была и молодая пара. Это был инженер по строительству мостов и туннелей Анатолий Ксюшинский и его молодая жена Наталья. Они летели по семейным обстоятельствам. Наталья беспокоилась за свою годовалую дочь Матильду и заметно нервничала, – ну как она одна теперь с бабушкой? Целых четыре дня!

– Не четыре, а три, ответил ей Анатолий, – я уже говорил, годовалому ребёнку будет тяжело перенести полёт. Я и сам устаю от перелётов. А поездом мы не успеваем. Всего три дня нас не будет. Первого Мая мы будем уже дома.

Экипаж ИЛ-18 тоже готовился к взлёту и уже занял свои места.

– Николай, почему экипаж из Краснодара отказался выполнять обратный полёт? – спросил

– Жень, они сказали, была вибрация четвёртого двигателя, но после этого борт прошёл проверку, неисправностей не обнаружено. Я думаю, они просто устали, – ответил ему командир корабля Данилов Николай Валерьянович.

– Возможно, Николай. Мы же запасной экипаж и это наша работа. Зря они их обозвали трусливыми пилотами.

– Согласен, когда мы в прошлом месяце развернули борт после того как сработал датчик пожара, нас тоже называли трусливыми пилотами.

– Помню, это было ложное срабатывание.

– Ну что, Евгений, к взлёту готов?

– Да, Николай.

– Хорошо, ждём команду диспетчера.

– Борт 75559, как слышите?

– Башня, борт 75559, слышим отлично.

– Борт 75559, ветер северо-западный 320°, скорость ветра 7метров в секунду, видимость 20 километров, взлёт разрешаем.

Через минуту в салон самолёта вошла стюардесса и объявила по громкой связи, – вас приветствует экипаж Ленинградского объединённого авиаотряда и командир корабля Данилов Николай Валерьянович на борту ИЛ-18. Просьба поставить спинки кресел в вертикальное положение и пристегнуть ремни безопасности.

Через некоторое время самолёт начал разбег по взлётно-посадочной полосе и оторвался от земли. Поднявшись на высоту, пассажиры расслабились. Некоторые из них отстегнули ремни безопасности.

– Башня, Борт 75559, взлёт выполнил, – передал Данилов на землю.

– Борт 75559, передаю условия выхода из зоны аэропорта.

Условия были приняты экипажем, и уже через две с половиной минуты Ил-18 выполнил первый разворот.

– Башня, Борт 75559, загорелось табло «пожар четвёртого двигателя», опасная вибрация, разворачиваемся, – неожиданно доложил Данилов.

– Борт 75559, совершите посадку на ближайший от вас военный аэродром Горелово.

– Башня, Борт 75559, мы возвращаемся в Пулково. Предоставьте пожарную машину.

Через некоторое время раздался голос диспетчера.

– Борт 75559, условия захода на посадку Пулково по магнитному курсу 279°, полоса 28. Пожарные расчёты прибыли.

– Башня, Борт 75559, пожар подтвердился, горит Четвёртый двигатель во флюгере.

– Борт 75559, выполните посадку на ближайшем аэродроме. Сейчас это аэродром Пушкино!

– Башня, Борт 75559, буду выполнять по схеме заход на посадку в Пулково. Нас ожидают пожарные! В Пушкино нет пожарных расчётов.

Данилов уже два раза получал строгий выговор и разнос от начальства за выполнение захода на быструю посадку с нарушениями. Другие пилоты даже иногда называли его трусом, и это он воспринимал довольно болезненно. В этот раз Данилов решил выполнить посадку в соответствии с инструкциями по обязательной схеме. Самолёт быстро приближался к своей посадочной полосе и за ним тянулся огромный шлейф дыма.

– Башня, Борт 75559, расстояние 2500 метров, вхожу в глиссаду, – передал Данилов.

Через секунду борт 75559 начал входить в правый крен, при этом опустив нос.

– Башня, Борт 75559, падаем, конец связи, – это были последние слова командира корабля, которые были услышаны с земли.

– Как хорошо, что Матильда сейчас не с нами, – это были последние слова Анатолия Ксюшинского, крепко сжимающего руку своей молодой жены.

Шли годы. Матильда росла быстро и быстро развивалась. Её бабушка, Антонина Леонидовна, старалась всесторонне развивать и воспитывать внучку. Она понимала, что её век подойдёт к концу, и она хотела быть уверенной, что Матильда сможет выучиться, окончить институт, и получить хорошую работу, чтобы прокормить себя. – Эх, прожить бы ещё лет десять и поставить внучку на ноги! – так думала Антонина Леонидовна. Сейчас она сидела в кресле и вязала шерстяные носки. Их она относила каждое воскресенье на рынок и отдавала своей знакомой для продажи. Самой стоять на рынке и продавать носки у бабы Тони не было возможности. Она не могла оставить маленькую Матильду одну. Пенсия у Антонины Леонидовны была небольшая, всего 72 рубля и 30 копеек. На жизнь им этого хватало. Вязание носков, – это была небольшая помощь к её пенсии. В этом году Матильда должна была пойти в школу в первый класс. Нужно было купить форму, портфель, и тетради. Учебники выдавали в школе бесплатно. В доме бабы Тони и Матильды уже были учебники. Это был букварь, учебники английского языка и много книг. Матильда уже в пять лет научилась читать, а с шести лет бабушка настояла на изучении Матильдой английского языка. Это был учебник английского языка для пятого класса средней школы. Два раза в неделю приходила молодая учительница английского и занималась с Матильдой. Бабушка отдавала двадцать рублей в месяц за эти уроки. Через полгода обучения Матильды английскому бабушка была вынуждена отказаться от этих уроков. Пенсии стало не хватать. Нельзя было сказать, что продукты дорожали, но они постепенно исчезали с прилавков магазинов, и их можно было купить на базаре немного дороже. Это была скрытая инфляция, выраженная в дефиците товаров на прилавках магазинов. Товары в стране были, и холодильники были у всех или почти у всех полные. Баба Тоня ещё помнила те времена, когда 1 грамм золота всегда был равен четырём рублям и сорока пяти копейкам, и инфляция отсутствовала как понятие. Ещё в конце февраля 1950 года она читала в газетах о Постановлении Совмина СССР, в котором советский рубль был переведен на постоянную золотую базу и 1 грамм золота приравнивался к 4р45коп. Да, это был Золотой Стандарт! С тех пор цены на все товары падали, но уже через 10 лет председатель Совмина Н. Хрущёв отменил постановление правительства от 1 марта 1950 года и снова привязал всё взаиморасчёты к доллару. Об этом не писали в газетах. Но позже все стали чувствовать это на своём кошельке. Иногда к бабе Тоне заходила соседка Зина. Она была немного моложе, и у неё был муж, который живой вернулся с войны. Баба Тоня и баба Зина были одни из немногих ленинградских женщин, которые перенесли блокаду и выжили. Баба Тоня ещё помнила те послевоенные годы, когда Зинин муж напивался водки, и если Зина попадала под его горячую руку, то всегда получала под глаз. С синяком под глазом Зина гордо выходила во двор, развешивала бельё для сушки или просто ходила в булочную. Многие женщины ей завидовали – синяк под глазом означал, что у этой женщины есть мужчина, который вернулся с войны. Сейчас они были уже старенькие. Муж бабы Зины уже бросил пить водку и перешёл на кефир. Нельзя сказать, что он не пил водку совсем. Иногда выпивал по праздникам, иногда и без повода. Он часто сидел во дворе и стучал в домино. Бабе Зине ничего не оставалось, как идти на лавочку, где собирались женщины или идти в гости к своей соседке Тоне. Этажом выше жила баба Катя. Она не была коренная ленинградка, а приехала с Восточно-Казахстанской области уже после войны, и привёз её геолог, за которого она вышла замуж. Баба Катя редко рассказывала, как она работала в шахте подкидывальщицей в годы войны. Как лопатой подкидывала руду в тележки, которые перевозили лошади. Эти лошади были слепые, и вся их взрослая жизнь проходила в шахте. Они там и жили, их не поднимали на поверхность. Бабу Катю всегда видели с её старым мужем, они часто выходили на прогулку по набережной или вместе ходили в кинотеатр. Оставшись одна, баба Катя стала часто покупать водку. Пенсия у неё была высокая, более ста двадцати рублей и она могла позволить себе пить водку каждый день. Пьяной её никто не видел. Ближе к обеду она начинала медленно спускаться по ступенькам и подолгу отдыхала на них, облокотившись на перила. Ей было тяжело спускаться и также тяжело подниматься. С авоськой она шла в магазин. Через два часа она таким же медленным шаг за шагом проходила по двору к своему подъезду. Все соседи видели, кто и что покупал в магазине, и баба Катя не была исключением. Все замечали в авоське у бабы Кати бутылку водки и полбулки чёрного хлеба. Пачку Беломора баба Катя всегда носила в кармане. – Екатерина! – говорили ей соседки, – садись с нами на лавочке, посиди, новости хоть послушаешь. – Да некогда мне с вами сидеть, – отвечала им баба Катя и заходила в подъезд. Подъём на пятый этаж занимал у неё минут двадцать. Баба Зина иногда сидела на лавочке и обсуждала новости, но бабу Тоню на лавочке никто никогда не видел. Она была весь день занята с Матильдой и своими вязаными носками. Матильда часто читала вслух стихи Агнии Барто и Самуила Маршака. Иногда бабушка просила её учить наизусть и рассказывать. У Матильды это неплохо получалось. В детский сад баба Тоня не водила Матильду. Матильда играла во дворе с девочками, они играли в мяч или в классики. В песочнице девочки прятали фантики от конфет и закрывали их стёклышком. Это называлось «секрет». Мальчики от мала до велика висели на турнике или играли в шахматы. Взрослые играли в домино. Бывало, что они иногда играли и в карты, но когда во двор заезжал милицейский УАЗ, карты куда-то исчезали и уже раздавался стук домино.

Когда Матильда училась в третьем классе, ей уже позволили посещать продлёнку по английскому языку для пятиклассников, и бабушке приходилось её забирать из школы позднее. Бабушка была рада, что Матильда учится на одни пятёрки и была уверенна, что английский язык ей пригодится. Когда Матильда училась в четвёртом классе, в один прекрасный день она вернулась из школы в красном галстуке. Бабушка заплакала.

– Бабуля, почему ты плачешь? – спросила её Матильда, ты была пионером?

– Нет, Матильдочка, я даже комсомолкой не была – меня не приняли, сказали, что у меня не рабоче-крестьянское происхождение.

– А кем ты работала до войны?

– До войны я была секретарша и печатала на машинке.

– А в войну?

– Во время войны я работала на сахарном заводе, здесь в Ленинграде. Ночью, когда меня не было на смене, он взорвался, – сказала баба Тоня и перестала плакать.

– Его фашисты взорвали?

– Нет, взорвалась сахарная пудра, которая пылью поднималась в цехах. Вентиляция не работала.

– А разве сахарная пудра взрывается?

– Да, Матильдочка, любая пудра взрывоопасна.