Падение: Новый Хранитель

Вер Александр

“Котиков… они любят!..”

В негодовании Ната сжала поручень, заставив металл, жалко заскрипеть.

Как назло, следом выросли ядовито-жёлтый фасад Министерства Порядка и мрачная пирамида “Марул”. Нату всегда воротило при её виде. В тёмно-синей пирамиде корпорации “Марул”, торгующей человеческими органами, в бездонных километровых шахтах-подвалах, в бесчисленных холодильных камерах, в ячейке под номером 80006245734 в герметичном футляре лежали живые клетки с наклейкой “Катя Танина”. Последнее живое, что оставляли от человека перед тем, как сознание вселяли в матрицу. Бесконечно долго хранящаяся в холоде протоплазма. Набор хромосом. Гены Наты.

Ната отвернулась. Этот номер она помнила наизусть. Это имя она почти забыла.

Она очнулась, только когда

вагон вошёл в промышленную зону. Под заводскими трубами ходили понурые, почерневшие от копоти люди. На вялых ногах они тащились от цехов и зданий, устало переговариваясь, и с обречённым видом садились в ржавые автобусы. Автобусы двигались нескончаемым потоком, перевозя массы грязных работяг, неспособных воспользоваться дорогим супервагоном. Из продолговатых транспортов выходили под хмурое от дыма небо другие люди, чуть более жизнерадостные, но сутулые. Они хлопали друг друга по плечам и, болтая, с вялыми улыбками шли к воротам цехов. Это были те, на чьих плечах лежала промышленность Топала.

Можно, конечно, внедрять роботов и андроидов и некоторые, кто так делал, разорялись. Если под ногами ходят миллиарды тех, кто за банку дешёвой синтетической жрачки готов делать что угодно, то какие к чёрту роботы? С роботами давно экспериментировать перестали. Вон Ирт 7 лежит в руинах после таких экспериментов. Земля – колыбель человечества покрылась мазутом и отказывалась родить. Те, кто там жили – выживали. Жевали скудные урожаи, кору и существовали, умирая от жажды и голода, цепляясь за Родину, отказываясь переехать на благодатные другие планеты.

7

Ирт – название Земли после катаклизма.

При виде местных трудяг Ната каждый раз убеждала себя, что исполняет свою страшную работу, ради их же блага. Чтобы не допустить повторения того, что случилось с Иртом! Чтобы, о них продолжали заботиться корпорации, и не было бунтов. А Правительство, в свою очередь, не допустит, чтобы их зацепила эта зараза пропагандной лжи с других планет. Чтобы они не сомневались в том, как нужны своим компаниям-работодателям и своему Славному Правительству.

Сейчас, внезапно для самой себя, она задумалась: а почему правительство, собственно, звалось “Славным”? Альб же сам говорил, что эти “прохиндеи”, как он их назвал, уже лет двести сдают позиции, уступая чужим желаниям и прихотям. Год за годом они теряли одни за другими колонии, спутники, астероиды в руки финансистам, компаниям и всяческим проходимцам в Союзе. Теряли финансовые потоки, лишаясь активов за бесценок. “Давно потеряли не только хватку, но и гордость”, – так Альб говорил, кажется. Мол, Правительство давно забыло собственное уважение и величие. Странно! Альб ругался, но не пояснял, почему тогда правительство продолжали называть “Славным”. Спросить его?

Ната осеклась очень быстро, вспомнив, что бывает за такие вопросы. Начни спрашивать, лезть не в своё дело, строить догадки, предположения, делать выводы о политике Славного Правительства и тут же можно быть уверенным, что тебя взяли на внимание, в деле поставили оранжевую галочку: “ненадёжен”. Создатель абсолютно прав, отказываясь снять ей блокировку, боясь связываться с машиной правосудия. Мудрый старик за свои сто тридцать лет, наверное, испытал на себе эти галочки. Личное дело с такой галочкой подводило под подозрение, что ты недоволен и суёшь нос. Если будешь болтать больше, то галочка станет красная: “опасен”, и ты очутишься на допросе следователей Министерства Порядка, или прочих служб. А если докажут, что ты связан с радикалами – такие связи обязательно найдут, если захочет следователь, значит, ты болтун, мешающий процветать финансовым институтам и власти.

Куда могут завести такие вопросы, люди понимали уже поздно, когда под палками подписывали документы о признании вины. С поломанными костями, залитые соплями и кровью, сами признавались, что стали на скользкий путь. Путь в никуда. К утрате всех привилегий, работы, ипотечного жилья.

Преступников пытали, судили, высылали на каторжные астероиды и спутники, где глоток воздуха они отрабатывали в обязательном порядке. Иначе – тебе не дадут его! Наконец, самых опасных предателей уничтожали. А с Натой никто церемониться не станет. После короткого суда ей просто выжгут матрицу сознания. До конца… До полного выгорания личности.

Зачем тогда Альб при ней ронял такие фразы о Славном Правительстве? Проверял надёжность? Нет. Не стоит заговаривать вовсе! Кто она такая? Там, наверху, сидят умные люди! Они всё знают и решают. Наверное, Альбу, большому и значимому, можно так говорить. А ей, Нате, маленькой шпильке, мелкому винтику. Нет, даже не винтику. А крошечной гаечке, крохотусенькой такой, малюсенькой, в этой колоссальной машине службы государству. Нет. Ей, нельзя!

Лучше думать, вон о них… Тех мрачных людях… Что шли к заводским и фабричным воротам. Защищать их от заразы сепаратистской пропаганды. Защищать их! Чтобы не пришли к ним из Министерства Порядка и не лишили их семьи кормильцев. Чтобы не ломали им руки, ноги и не рвали рты крюками.

Промышленная зона постепенно сходила на нет. Заводы превратились в склады, а фабрики в подкошенные ангары. Трубы торчали всё реже, а почва обнажалась всё больше, превращаясь в грязную кашу, изрытую шинами, и утыканную бетонными обломками. В то время, когда здания редели и делались ниже, из-за горизонта прорастала Свалка – стена мусора высотой метров сто, наваленная городскими властями, чтобы оградить благополучный промышленный сектор от пришельцев с той стороны.

Транспортный акведук стал отдаляться от грунта. Вагон, намереваясь перескочить через стометровую гору мусора, пошёл вверх. От ускорения ноги Наты вдавило в пол. Внизу замельтешили обломки, железки, бочки, арматура и через секунду горизонт очистился от ржавых краёв и встал далёкими видами на бескрайнее поле из контейнеров. Мятые, с пожухлой выгоревшей краской железные блоки, поодиночке, или наваленные друг на друга стояли ровно, или валялись на боку, создавая безумную мешанину из выцветшего ржавого железа. По ней и между перемещались тени. Оборванные, грязные худые тени с руками и ногами. Они не обращали внимания на акведук с вагоном и, снуя между вонючих луж, таскали из мешанины Свалки непонятные куски, которые могли найти. Ходили по улочкам между контейнерами и ползали на карачках вокруг маленьких грядок. Те, кто возделывали грядки, тонкими руками бережно пололи или вынимали из коричневого отравленного грунта плоды своего труда.

Похоже, были и те, кто оптимизма здесь не терял, потому что почти все стены контейнеров-домов были исписаны в основном белой краской, надписями неприличного содержания и неумелыми рисунками. Среди них значительно преобладали черепа и кисти рук, скованные цепями.

Район Склады тянулся долго, вагон же на этом промежутке, не делая остановок, ускорился. Стараясь как можно стремительней миновать пугающее место, он набрал около двухсот километров в час и плавно полетел на стометровой высоте над полем безнадёжной нищеты. И всё же, нескоро удалось покинуть Склады. Небоскрёбы Тетры скрылись за горизонтом. Промышленные кварталы растворились в дымке. А мрачное поле из ржавых контейнеров с полуживыми людьми, шло и шло до горизонта, на десятки километров, не имея ни начала, ни конца.

Всё это время внутрь, неровными приливами, то усиляясь, то утихая, проникала тошнотворная вонь, близкая к смеси чего-то масляно-мазутного с животным потом. Девицы с каждым приливом обмахивали лица, будто это их спасало. Мужчины выглядели чуть более стойкими, просто морщились и кашляли. Нате вонь тоже досаждала, но не грозила лёгочными заболеваниями, поэтому приходилось просто терпеть.

Когда через полчаса акведук закончился и вагон, миновав следующую насыпь Свалки, въехал в благополучный сектор загородных коттеджей, по вагону разнёсся вздох облегчения. Но вскоре пассажиры вновь напряглись. На очередной остановке вошёл парень с видом бедняка. Его куртка имела прорехи, а штаны выглядели затёртыми.