Падение Парижа
Шрифт:
Когда Жолио изложил просьбу Брейтеля, Виар сказал:
– Охотно, мой друг, охотно, и это несмотря на возраст, на болезнь. Врач запретил мне работать. Но когда страдают слабые, я на посту. Хорошо, что Бретейль забыл партийные раздоры. Теперь мы сможем осуществить национальное объединение не только на словах.
Он продиктовал первую статью. Его голос дрожал от волнения.
– Я возмущен. Когда-то солдаты фон Гольца сражались за правое дело… Маршал Маннергейм – борец за справедливость…
Потом он сказал Жолио:
– У нас мощный союзник: генерал-мороз.
Жолио
– По правде сказать, я даже не знаю толком, где эта Финляндия. Но говорят, что там чертовски холодно. Если пошлют наших, они замерзнут, честное слово! А что вы думаете о позиции Италии? Я ведь марсельский патриот… Как бы они не пошли на Марсель…
– Никогда! Они возмущены Москвой, как мы с вами. Теперь итальянская опасность миновала.
На следующий день к Виару приехала дочка Луиза. Ее мужа призвали в армию.
Гастон пишет, что там страшный беспорядок… Нет противотанковых орудий, кажется, это называется так… А у солдат нет ботинок. Они ужасно настроены. Гастон боится с ними разговаривать. Папа, что будет с Францией?
Виар слушал рассеянно.
– Ужасно!.. Я всегда говорил, что эта война ни к чему не приведет. Главное – никакой идеи… Другое дело – Финляндия…
Он начал с жаром рассказывать об операциях в Карелии, о лыжниках, «лоттах». Луиза перебила:
– Я теперь часто не могу уснуть до четырех-пяти. Все думаю, думаю… Вдруг немцы победят?
– Возможно.
Он сказал это настолько спокойно, что Луиза растерялась:
– Папа, что ты говоришь?
Он увидел, что у нее дрожат губы, – сейчас заплачет, и стал успокаивать:
– Не бойся. У нас линия Мажино…
Принесли газету. Там была статья Виара. Он внимательно прочел ее; кивал головой, одобряя свои слова. Потом взглянул на фотографию: снег, и стоят два мертвых солдата – замерзли. В руках винтовки. Как будто идут в бой – мороз продлевал жесты жизни. Виару это показалось обидным: нет успокоения, выхода…
Луиза ушла. Сидя в кресле, он наслаждался покоем. Он впервые понял, что ему безразлично, кто победит. Да и в Финляндии… Не все ли равно?… Какие-то люди бегут, падают, замерзают… Это – жизнь. А он над ней, он – мир в себе, как яблоки. Довольно волнений, слов, суеты! Пора отдохнуть!
Его потревожил фотограф «Ла вуа нувель», земляк Жолио, шумный и патетичный.
– Простите за вторжение! Необходим ваш портрет на первую полосу – к событиям в Финляндии: неутомимый борец за свободу и справедливость!..
Виар поправил пенсне и постарался придать лицу мужественное выражение.
9
Тесса вряд ли узнал бы в кокетливой мастерице, которая развозила платья нарядным заказчицам, свою дочь: короткие завитые волосы, пунцовые губы, шляпа, похожая на поварской колпак, а в руке картонка, перевязанная лиловой ленточкой.
Дениз работала в мастерской мод на бульваре Мальзерб. Мастерицы шили бальные платья. В салоне стояли длинные зеркала. Заказчицы показывались редко, и хозяин жаловался, что дела идут плохо. Это был немолодой человек с короткими седыми усами и с
Сегодня у Дениз праздник. Она спешит в Бельвилль. Вот адрес… Там она встретится с Мишо. Это первая встреча после четырех месяцев разлуки.
Мишо послали сначала в Брест: он был запасным флота. В штабе, прочитав сопроводительный лист, стали думать, как бы отделаться от «смутьяна». Недели две спустя его отправили в Аррас – в пехотный полк. Он мыл полы в казарме. Батальонный командир Фабр был пьяницей и чудаком, политику презирал, начальству не верил, говорил: «В жизни два отрадных явления – таксы и кактусы». Вначале он решил, что Мишо вор, а узнав, что «преступник» сражался в Испании, развеселился, прозвал его «Дон-Кихотом», благоволил к нему. Вот отпустил на два дня в Париж.
Дениз волновалась; не сразу нашла она узкую, полутемную улицу, похожую на десятки таких же улиц. Дверь открыла старая женщина. Мишо еще не было.
– Садитесь, милая. Я сейчас кофе сварю. Замерзли? Мишо скоро приедет.
Но Мишо задержался. Хозяйка спросила:
– Вы моего Жано не знали? Его фашисты убили на заводе.
Дениз вспомнила рассказы Мишо о Клеманс.
– Это вы?..
Клеманс вытерла глаза передником: Жано!.. И Дениз теперь поняла язык маленькой комнаты. На стене висел портрет ушастого подростка. На комоде лежали книги, тетрадки. Старая кепка… Клеманс не могла расстаться с вещами сына. Она ухаживала за его товарищами, кормила их, пришивала пуговицы. Когда началась война, она сидела по вечерам и плакала: всех забрали! А в ноябре к ней пришел незнакомец.
– Я от Мишо. Можно у вас остаться до утра? Меня ищут…
Она теперь прятала у себя коммунистов. Никогда не расспрашивала – кто, зачем; готовила ужин, стелила постель. С ней разговаривали о событиях. Она гордилась доверием. Сказала Дениз:
– Финляндию они придумали, чтобы отвести глаза…
Потом поглядела внимательно на Дениз и улыбнулась:
– Я давно Мишо говорила – зачем ты один болтаешься? Хорошо, что вы его заметили, он скромный. А сердце у него замечательное! И умница. Скоро будет, как Морис Торез. Только без женской руки трудно…
Скрытная Дениз не смутилась: будто с ней говорит близкий человек…
Вот и Мишо! Какой он смешной в форме!
– Ты!
Он обнял Клеманс. Старуха напоила его кофе.
– Мне на работу нужно. Если уйдете раньше, заприте дверь, а ключ – под коврик. Ты смотри, Мишо, чтобы тебя не убили! Говорят: «Войны нет», – а все-таки убивают. Ты еще пригодишься…
Когда она ушла, Мишо прижал к себе Дениз и забормотал:
– Стосковался! И еще как!
Вот и умер короткий январский день. Комната стала синей; сумерки – как дым. Скоро вернется Клеманс. А они еще не наговорились.