Падение Рима
Шрифт:
После того, как Аттила был оплакан, возвели курган, на котором гунны весь день и целую ночь справляли страву [144] , сопровождая её громадным пиршеством. Сочетая противоположные чувства, выражали они похоронную скорбь, смешанную с ликованием.
И пока шла поминальная страва, ночью же труп тайно вывозят из шёлковой палатки в глухую степь. Там заключают его в три гроба — золотой, серебряный и железный; сюда присоединяют оружие, добытое в битвах с врагами, драгоценные фалеры [145] , сияющие многоцветьем камней, и
144
В данном случае с т р а в а (у славян — пища, еда, кушанье, яство, блюдо, похлёбка, варево) — это не что иное, как тризна, поминальный пир, поминовение усопшего пиршеством, песнопениями, конскими ристаниями Гунны либо переняли у славян обычай погребальных пиров, которые называли «(правами», либо — что вероятнее всего — переняли только славянское название подобного рода.
145
Ф а л е р ы — медные, серебряные или золотые крупные нагрудные бляхи, служившие почётными знаками воинов, украшавшиеся ещё и драгоценны ми камнями.
Орест уже мог не беспокоиться о своём зарытом кладе в прирейнском лесу — пропажу части казны теперь уже никто не мог бы определить ни по каким расходным книгам: когда клали в могилу к Аттиле всё дорогое — не записывали... Таким образом сделаюсь украденное Орестом как бы невидимым!
Всякого богатства было положено рядом с Аттилой действительно очень много, поэтому совет военачальников распорядился всех тех, кто хоронил Аттилу, обезглавить, чтобы не стало известно место его погребения, скрывавшее и крупные сокровища...
И как отмечал Иордан, «мгновенная смерть постигла погребавших так же, как постигла она и погребённого...».
Как растут в лесу грибы-поганки? Еле держатся вначале на тонкой ножке, еле тянутся кверху, но достаточно какого-то дождя, чтобы они мигом окрепли, растолкали рядом растущие полезные грибы и вот уже прочно заняли своё место в тени деревьев.
Смерть Аттилы и явилась тем самым дождём, который позволил до сего момента ничем себя не проявившим многочисленным наследникам, родившимся от семидесяти жён повелителя, войти в крепкий рост и заявить о своих правах.
Эллак, к которому по закону старшего должна была перейти от отца власть, растерялся; оказалось, что есть у него братья даже старше его, но они ни в одном сражении не участвовали, да и на глаза отцу при его жизни не показывались, а заявились в главное становище уже после его смерти...
Скиф Эдикон с прямотой решительного воина предложил Эллаку всех их обезглавить. Эдикона поддержал и его повзрослевший сын Одоакр. Осторожный Орест заметил, что никто из этих поганок власть не получит — не позволят сами гуннские воины, которые только и ждут, чтобы поднять Эллака как шаньюя на белой кошме при всеобщем стечении народа.
Но получилось по присказке — «твоими бы устами да мёд (кам) пить», или, как ещё говорят: «Человек предполагает, а Бог располагает»... Вдруг тот же Орест, Эдикои, Одоакр и другие, которые не сомневались, что власть обязательно будет у Эллака, ощутили в какой-то момент такое, что стало мешать осуществлению их добрых намерений в отношении старшего сына Аттилы. То вдруг Гилюй на какое-то время отдалился от них, что-то неопределённое сказал Увэй... И вот уже дело дошло до того, что уже многочисленные наследники правителя начали требовать разделения между собой племён поровну путём жеребьёвки...
Когда об этом узнал гордый король гепидов Ардарих, он воскликнул:
— Неужели я, приносивший славу великому Аттиле, который считал меня чуть ли не равным себе, теперь нахожусь в таком презренном рабстве, что можно с моим племенем обращаться, как со стадом баранов в загоне, отделяя столько-то и столько-то голов тому или другому... Такому не бывать!
Он снялся и ушёл и своим отпадением освободил не только своё племя, но и подал пример другим королям, которые тоже отпали от гуннов и присоединились к Ардариху.
И вот уже единое тело обращается в разрозненные члены, которые уже неистовствуют друг против друга.
Вооружившись, они сходятся в конце 453 года в Паннонии близ реки, название которой — Недао [146] , где и происходит снова кровавая бойня племён, которые совсем недавно дрались вместе, организованные могучей волей Аттилы, против общего врага... Теперь они беспощадно истребляли друг друга, и король Ардарих на берегу тихой речки смертельно поразил копьём Эллака. Остальных его братьев погнали вплоть до Понтийского моря.
146
Река Недао в Панноиин никем из авторов, кроме Иордана, не упоминается, скорее всего, это Нетава, один из притоков Савы. Если это так, то битва произошла в пределах Славонии.
Так отступили гунны, перед которыми, казалось, отступала вселенная...
VI
Время — и великий лекарь, и великий гробовщик. Одного уврачует, другого угробит мигом.
Поначалу смерть сына Евгения так подействовала на Октавиана-старшего, что распорядительница дома вместе со служанками не раз поселила загородную гробницу, что бы приготовить её к приёму господина: там они всё приводили в порядок — мыли, чистили, по-новому расставили скульптурные изображения богов и, наконец, водрузили на место рядом с белой урной жены бывшего сенатора и его урну. Пока пустую...
Клавдий завещал, чтобы после смерти тело его сожгли, как того велит древний римский обычай, а пепел замуровали в гробнице.
Но Октавиан-старший пошёл на поправку (правда, побелевшие волосы так и остались белыми), перестала трястись голова, недаром что был гвардейцем, сильный организм справился с недугом. Клавдий окреп, приободрился, снова по вечерам стал ходить на крышу дома, попивать фалернское вино с молодым мёдом и приглашать в спальню распорядительницу, свою давнишнюю любовницу...
Тоска и боль по сыну всё равно тревожили сердце, но теперь они как бы существовали отдельно от его тихих обыденных радостей, не задевая их...
Клавдий, когда узнал, что вместе с императорским двором переехал в Рим и сенатор Себрий Флакк, решил не пускать его к себе в дом: чувствовал, что самоубийство прекрасного друга Кальвисия Тулла, сын которого, капитан миопароны, погиб в Сардинии вместе с Евгением, не обошлось без предательства Флакка...
Правда, распорядительница, когда Клавдий объявил ей свою волю насчёт сенатора Флакка, сказала ему: