Падение Римской империи
Шрифт:
К этой концепции нации относились с почти религиозным поклонением, а потому политики готовы были использовать подобные идентификации древнего расселения «народов» как аргумент в современных территориальных спорах. В 1919 г. в Версале Коссинна и один из его польских учеников, Владимир Костревжский, спорили из-за установления границы между Германией и Польшей исходя из различного толкования одних и тех же следов древности. Ситуация еще более ухудшилась в нацистский период, когда высокопарные рассуждения о древней Германии стали оправданием претензий на обладание территорией Польши и Украины, а чувство изначального превосходства германской расы напрямую обусловило безжалостное обращение с военнопленными из числа славянских наций. Однако в течение последних двух поколений германская археология возродилась, и результатом этого стал значительный прогресс наших представлений об общественном и экономическом развитии германцев на протяжении длительного периода. Если отбросить националистические предрассудки при толковании литературных источников, то историю германоязычной Европы римского времени можно переписывать заново и сделать это весьма увлекательно.
Первым результатом этого стала новая интерпретация тех находок, которые давали Коссинне основание определять ареал проживания древних «народов». В то время как на территории
Другой бросающийся в глаза факт, когда речь заходит о Германии римского периода, — полное отсутствие политического единства. На карте № 2, основанной на данных «Германии» Тацита, хорошо видно, насколько был раздроблен ее мир, включавший в себя более пятидесяти небольших социополитических единиц. При всем многообразии некоторые из них на короткий период могли объединиться для достижения определенных целей. Как мы видели, Арминий мобилизовал разношерстные силы племен в 9 г., чтобы разгромить Квинтилия Вара. Полувеком раньше Цезарь столкнулся с другим германским предводителем, сосредоточившим в своих руках на несколько более долгий срок огромную власть, — Ариовистом, царем свебов, который к 71 г. до н. э. создал на восточной окраине Галлии довольно сильную державу и на какое-то время был даже признан «другом» римского народа. Цезарь предпочел в 58 г. до н. э. вступить с ним в борьбу и разгромил его армию в Эльзасе. Одного крупного поражения хватило, чтобы рассыпалась вся коалиция. Во времена Арминия жил другой выдающийся германский предводитель, Маробод, возглавлявший коалицию различных племен, обитавших на территории современной Чехии. Тацит сообщает также, что некоторые племена принадлежали к культовым союзам, и указывает, что в какое-то время некая пророчица, Веледа, приобрела особое влияние. Но ни культовые союзы, ни прорицательницы, ни временные, пусть и выдающиеся предводители не обеспечивали объединения германцев {50} .
Когда римляне стали распространять свою власть к востоку от Рейна, германцы враждовали между собой так же, как и с ними. Результаты этого могли быть столь же кровавыми, как и то, что произошло в Тевтобургском лесу. Серьезных различий в культурном отношении между ними не заметно, более важную роль играли различия в политической сфере, которые разделяли их; борьба велась за лучшие земли и другие экономические преимущества. В конце I в., например, на бруктеров обрушилась коалиция их соседей, и приглашенные ими римские наблюдатели могли насладиться зрелищем того, как 60 тысяч человек, согласно данным источников, подверглись избиению. В «Анналах» Тацита также сообщается о борьбе не на жизнь, а на смерть между гермундурами и хаттами и окончательном истреблении оставшихся без земли и оттого беспокойных ампсивариев: «Изгнанные из их владений, они пытались пробиться сначала на земли хаттов, потом херусков и в этих долгих блужданиях, встречаемые порой как гости, порой как бесприютные нищие, порой как враги, потеряли убитыми в чужих краях всех, способных носить оружие, тогда как старики, женщины и дети стали добычей различных племен» {51} .
Едва ли можно яснее показать, что бытовавшие в XIX в. представления о древних германцах были неправильными. Временные союзы и вожди, обладавшие властью более значительной, чем обычно, могли на какое-то время объединять два или более племен, но обитатели древней Германии не могли сформулировать и осуществить на практике принципы политического единства.
Почему в ходе римской экспансии этот чрезвычайно разобщенный мир не оказался поглощен, как то произошло с кельтами? Остановку продвижения легионов часто связывают с великой победой Арминия, но так же, как и уничтожение легиона под командованием Котты и Сабина в 54 г. до н. э., истребление войска под командованием Вара оказалось единичным событием, за которое римляне сумели должным образом отомстить. Прибытие Германика в Тевтобургский лес в 15 г. н. э. являлось частью более крупной кампании против херусков во главе с Арминием. В ходе ее другой римский корпус попал в засаду, устроенную воинами Арминия, но на сей раз результат оказался иным. Хотя римлянам какое-то время приходилось туго, они в конце концов загнали неприятелей в ловушку, что имело предсказуемые последствия: «Германцы гибнут, столь же беспомощные при неудаче, насколько бывают дерзкими при успехе. Арминий вышел из боя целый и невредимый… [но] остальных римляне истребляли, пока длился день и не была утолена жажда мщения» (Tac. Ann. 1. 68. 4–5). Римлянам помогал Сегест, второй предводитель херусков, который, подобно многим кельтским вождям во времена Юлия Цезаря, считал, что присоединение земель его племени к Римской империи принесет значительные преимущества. Но даже херуски, не говоря уже обо всех остальных германцах, не были едины в своем сопротивлении Риму, и поражение в Тевтобургском лесу не остановило продвижения римлян по тропинкам Германии. В 16 г. римляне одержали еще несколько побед, а три года спустя Арминий пал жертвой интриг со стороны группы соплеменников. Его сын воспитывался в Равенне. Арминий одержал большую, важную победу, но глубинные причины того, что римские легионы остановились на окраинах Германии I в. н. э., оказались в значительной степени иными.
В соответствии с соображениями стратегии римские
Истинные причины того, почему Рейн стал в конце концов границей, заключаются в сочетании мотивов, обусловливавших римскую экспансию, и разницы в уровне социально-экономического развития доримской Европы. Римская экспансия осуществлялась в результате борьбы за власть между республиканскими олигархами вроде Цезаря и стремления первых императоров к славе. Экспансия как путь к власти в Риме определяла положение в тот момент, когда все еще оставалось немало незавоеванных богатых общин Средиземноморья, чье покорение напрашивалось само собой. Подвергшись аннексии, они становились новыми источниками налоговых поступлений в Рим, а также делали имя тем полководцам, которые их покорили. Со временем, однако, наиболее богатые из них оказались захвачены, и в начале императорской эпохи римская экспансия стала поглощать территории, которые не приносили прибылей, способных покрыть расходы на их завоевание. В частности, Британию, как подчеркивается в античных источниках, император Клавдий начал покорять только ради славы {53} . С учетом всего этого пределы римской экспансии на севере приобретали особое значение, если наложить их на карту экономического развития неримской Европы.
Римская экспансия остановилась непосредственно в зоне между ареалами двух материальных культур — латенской и ясторфской (см. карту № 2). В общем характере их жизни можно выделить два ключевых различия. До римского завоевания на территории распространения латенской культуры появлялись не только деревни, но и более крупные поселения, иногда идентифицируемые как города (по-латински oppida, поэтому другое ее наименование — «культура oppida»). Кое-где в областях латена использовались монеты, а некоторые народы латенской культуры имели письменность. Цезарь в «Записках о галльской войне» описывает комплекс политических и религиозных институтов, существовавших по крайней мере у нескольких племен, которые он завоевывал, в частности у эдуев на юго-западе Галлии. У них все основывалось на экономике, способной производить достаточное количество прибавочного продукта, чтобы обеспечивать военных, жрецов и ремесленников, не занятых непосредственно сельскохозяйственным трудом. В отличие от латенской уклад жизни в ясторфской Европе был куда более суровым, с куда большим упором на скотоводство и с куда меньшим количеством излишков. Ее население не чеканило монету, не имело письменности и к началу нашей эры не создавало сколь-либо крупных поселений — даже деревень. Таким образом, то, что осталось от этой культуры, не дает почти никаких свидетельств о специализированной экономической деятельности.
Во времена, когда господствовали взгляды Коссинны и зоны распространения тех или иных культур связывались с «народами», латенская и ясторфская культуры обычно отождествлялись с кельтами и германцами соответственно, но столь упрощенная идентификация неверна. Зоны, сходные в археологическом отношении, отражают образцы материальной культуры, а материальную культуру можно усвоить. Люди не рождаются с оружием, горшками и украшениями определенного вида, которые сохраняются у них, пройдя огонь и воду. Хотя образцы латенской культуры впервые появляются на территории народов, говоривших на кельтских языках, а их ясторфские эквиваленты — у народов германской группы, нельзя отсюда делать общий вывод относительно того, что последние не могли усвоить некоторые элементы материальной культуры латена. И к тому времени, когда римская власть распространилась к северу от Альп, у некоторых германских племен на окраине кельтского мира, в частности тех, которые жили вокруг устья Рейна, развилась культура, гораздо больше похожая на латенскую, чем на ясторфскую.
Таким образом, римское продвижение останавливалось не там, где проходили те или иные этнические границы, а там, где происходили разрывы в социально-экономической организации Европы. В результате основная часть более развитой латенской Европы вошла в состав империи, тогда как ясторфская в целом осталась за ее пределами.
Это касается не только Рима. Как можно видеть на примере Китая, здесь в приграничных районах империи должно было господствовать пахотное земледелие, чтобы обеспечить стабильность в промежуточной зоне с ее наполовину земледельческим, наполовину скотоводческим хозяйством, где способность местной экономики к производству оказывалась недостаточной для обеспечения имперской армии. Идеология экспансии и стремление к славе тех или иных правителей могли привести к тому, что эти армии оказывались за пределами указанной линии, однако в конце концов трудности, связанные с удержанием новых территорий и вдобавок с малой выгодой, которую можно было извлечь из них, делали дальнейшие завоевания бессмысленными. Европа двух систем — явление не новое, и римляне делали соответствующие выводы. Преемник Августа Тиберий увидел, что Германия просто не стоит того, чтобы ее завоевывать. Народы, рассеянные на обширном пространстве по глухим лесным углам, можно было завоевать поодиночке, но в районах распространения ясторфской культуры оказывалось гораздо труднее удерживать стратегическое господство, чем над организованными народами латенской культуры, компактно проживавшими в городах. Именно удобная для тылового обеспечения ось Рейн — Мозель и расчеты издержек с учетом ограниченных возможностей экономики районов распространения ясторфской культуры вынуждали легионы оставаться на своих местах. Германия как целое была также слишком разобщена в политическом отношении, чтобы представлять собой серьезного соперника для более богатых и уже завоеванных стран. Вполне естественно, что памятник Арминию стоял не в том месте, где надлежало, — поскольку германские националисты XIX в. неправильно оценивали подлинное значение германского вождя. Речь должна идти не о доблести в бою, которая позволила германцам остаться вне пределов Римской империи, а об их бедности {54} .