Падение с яблони. Том 2
Шрифт:
– Если хорошая, выкладывай. Если плохая, оставь себе. Тебе сейчас неплохо бы чего-нибудь плохого. Чтобы морда не треснула от удовольствия.
– Ну ладно, так и быть, скажу. Тебе опять повезло! Умным так не должно везти. Так шо у меня есть подозрение, шо ты уже того!..
– Значит, с тобой уже одинаковы.
– Не, если бы мне так везло, я бы тоже целыми днями лежал себе на диванчике да книжки почитывал…
– Покороче можно?
– Читал бы я книжки, а ты бы до меня приходил и говорил: «Славик, тут одна женщина с тобой хочет познакомиться. Может, на
Таким Харьковский мне нравился. Таким я его любил.
– Кто такая? Почему узнаю последним?
– Не знаю. Сам не видел. Живет на квартире вместе с Маринкой. Маринка ей за тебя рассказала, и та загорелась. Так шо сегодня гуляем все вместе.
– У Дешевого?
– Ну да. Уже все улажено. Тебе осталось тока прийти, выпить стакан, взять женщину – и в койку!..
– Ну-ну, что-то такое уже припоминаю… Ее, кажется, звали Людка-Прыщик?
– Не-е, ты шо!.. Фу, нашел кого вспомнить! Никаких прыщиков! И такие сиськи!.. Сиськи, говорят, во!.. Тока домкратом поднимать!
– Ну хорошо, уговорил.
– Ну спасибо, шо не отказал!
Остаток дня мы провели в приятных подготовительных хлопотах. И я обратил внимание, как поднялось настроение и у Харьковского, и у Дешевого. Видно, и в самом деле они были рады моей компании.
Прежде всего мы уломали Кармана, Мендюхана и Хайлова-Волка, чтобы они на ночь освободили хату. Особых проблем с этим не было.
Потом мы купили двенадцать бутылок вина и немного закуски. Харьковский выложил червонец, Дешевый – пятерку. Я – ни копейки, потому что был пуст. Остальное, говорят, бабы взяли на себя.
Ну что ж, дело к вечеру. Надо выпуливаться в Таганрог.
112. Любаша
24 февраля. Суббота.
С прибытием в город я задержался. Харьковский попался мне уже навстречу. Сначала я увидел блеск молний из его глаз, потом, как шум прибоя, донеслась его ругань. И только после этого заметил, что бедняга изгибается под тяжестью магнитофона и сумки с посудой.
Было тихо, сыро, туманно. С деревьев шлепались на голову тяжелые капли, добавляя бодрости к хорошему настроению. Повсюду мелькали виновники праздника – пьяные мужики. Хихикали девки. На улице Розы Люксембург уже кто-то дрался.
Харьковский искрился праздничным фейерверком. Куртка нараспашку, белая рубаха и новенький костюмчик всем напоказ.
– Ух, Марина, сучка! – буйствовал он. – Если не расколется – задушу! Стока времени угрохал на нее!.. Не-е, она девка своя, она расколется! И за Лену не переживаю – та вообще кошелка!..
– А за кого же ты переживаешь, родной?
– За тебя, дружище, за тебя! Боюсь, ты не расколешься, и твоя подруга пролетит!..
Харьковский был явно в ударе. Даже не верилось, что всего лишь за день до этого мы чуть не набили друг другу морды.
На квартире «Рупь семь», кроме Дешевого, все еще терлись Карман, Мендюхан и некстати
Инициатива мздоимства исходила от Мендюхана. Дешевый психовал и грозился набить ему морду. И только к восьми часам общими усилиями мы все-таки выпроводили их. Но одной бутылки лишились. У Дешевого сдали нервы. Мендюхан одолел его ударом ниже пояса. Он упал на свою кровать и заявил, что остается снимать Лену Цапко.
– Цапать ее буду!.. Цап-царап!.. Цап – за сисю, царап – за писю!
Я был от Мендюхана в восторге. Этот умненький, щупленький, распустившийся мальчишка, благодаря хорошо подвешенному язычку, доводил здоровяка Дешевого до истерики. Лично я бы не смог на него злиться.
Как только дверь за грабителями захлопнулась, мы навалились на порядок. И минут через двадцать комната выглядела так, что в нее вполне можно было приглашать людей.
– Ну шо, пошли теперь за кошелками! – боевито сказал Дешевый.
И мы отправились.
Но по дороге наш кормчий вдруг заканючил. Неуверенность и сомнение помутили его разум. И чем ближе мы подходили к месту, тем несноснее становился Дешевый.
– Все равно у меня ничего с ней не выйдет. Ну шо это такое?! Два раза встретились, даже не побазарили как следует… Не, пацаны, это точно – ни хрена у нас не выгорит!
Я попытался вселить в него дух.
– Вова, я вообще не знаю, кто меня там ждет! Ну и что? В любом случае побухаем!
– Не, все это дохлый номер! Мне никогда с этими кошелками не везло. Да, если честно, Лена мне не очень…
– Слушай ты, мерин ушатый! – возмутился наконец Харьковский. – Надо было тебе дать бутылку, чтобы ты свалил! А мы бы взяли Мендюхана!
И Дешевый заткнулся.
Мы прибыли к дому на 27-м переулке. Марина уже крутилась у ворот и высматривала нас.
Она была с обалденной прической. Вообще, Марина Бисюхина очень женственная девочка, даже слишком для нашей бурсы. Не зря, видимо, Галя считает ее стервой. Марина раньше подруг поняла свое предназначение. И теперь все творческие способности отдает своей внешности. Я над картинами так вдохновенно не работаю, как она над своим лицом. Ее лицо – целая палитра красок, причем уложенных мастерски. Ей бы зубки еще поровней – и к краскам добавилась бы ослепительная улыбка.
Марина попросила подождать минут десять, пока девочки соберутся. И скрылась за высоким зеленым забором.
У Дешевого опять началось недержание.
– Тебе хорошо, – сказал он Харьковскому. – Тебе осталось только не полениться раздеть ее да отжарить. А тут не знаешь, с какой стороны заходить… Как набычится эта Лена!.. Ну шо я с ней буду? О чем разговаривать?
– Ты тока сам не набычься, – очень дельно посоветовал Харьковский.
Во мне тоже зацарапалось что-то дешевенькое. Но я оставался спокоен. Все мысли и чувства были зажаты в крепкий кулак, которым руководило простое любопытство и здоровый половой интерес. И прежде чем показались наши красавицы, я еще успел успокоить Дешевого, напомнив ему про Мендюхана.