Падение сквозь облака
Шрифт:
Поэтому после посещения заведения «постель и завтрак» с целью забрать вещи Гевина и оплатить счет мы отправились в лавку «Пещера Мерлина» и студию татуировки. Гевин представил меня своему другу Мелу, крупному мужчине с татуировками, с жирным конским хвостом и доброжелательной улыбкой. Он казался еще больше рядом с Шейлой, своей супругой, которая не превышала ростом пяти футов. Она носила длинную ажурную многослойную юбку зеленого цвета из мягкой блестящей ткани. На ней были также темно-зеленая блуза и аметистовое ожерелье. На ногах — черные туфли без каблуков. В ее длинных каштановых волосах
Шейла, однако, зорка, как птица. Она бросала на Гевина искоса взгляды, когда ей казалось, что он не замечает этого, на меня же смотрела так, будто я собираюсь разорить ее гнездо. Интересно, она увлечена Гевином или нет. Кажется, Шейла принадлежит уже к другому поколению, но ведь она, вероятно, все лишь на десять лет старше его. Когда же я понаблюдала за ней и Мелом, то поняла, что мои предположения неосновательны. Они испытывали друг к другу нежные чувства. Прикосновения рук украдкой, когда проходили мимо друг друга, мимолетные объятия за плечи, взгляды, задерживавшиеся друг на друге чуть дольше, чем обычно, — все это свидетельствовало об их искренней любви. Кроме того, те взгляды, которые она бросала на Гевина, выражали, скорее, тревогу.
Она зажала меня в углу кухни, пока Гевин и Мел вытаскивали с чердака матрас.
— Что у тебя с Гевином?
— Что вы имеете в виду?
— Ты знаешь, что я имею в виду. Он изменился. Не только в связи с возрастом, но и по-другому. В отношении доверия к людям. Он стал раздражительным.
— Не уверена, что…
Я запнулась. Не мне раскрывать его секреты. Если же он захочет рассказать что-нибудь своим друзьям, то это его дело.
Шейла оперлась о стойку и уставилась на меня изучающе. В ее взгляде не было враждебности, но чувствовалось нечто, похожее на оценку.
— Послушай, милашка, я не подозреваю тебя в вероломстве. Знаю, что такого греха за тобой не водится.
Мне же казалось, что она усматривала во мне такой грех.
— Я разбираюсь в душевном состоянии. Это мой дар. Ты чиста, милашка, знаю, что с тобой все в порядке. Но с Гевином другое дело. Его внутренний мир настолько темен, что пугает меня. Что-то разъедает его. Он не таков, каким мы знали его раньше. Тогда он был безмятежен. Чистый как кристалл, сверкающий голубым цветом. Но эта чернота все портит, ее необходимо удалить. Я кое-что понимаю в очищении души, но мне нужно знать, откуда это идет. Сам он не справится с этим, а твое спокойствие ему не поможет. Если ты его любишь, то нужно сделать что-то.
Я взглянула на нее, и она перехватила мой взгляд. Раньше мне приходилось встречать людей, подобных ей, полоумных и благонамеренных хиппи. Они мне не досаждали, и я никогда не принимала их пророчества всерьез. Но ее слова о Гевине насторожили меня. Что-то разъедает его. Его воспоминания или что-нибудь еще. Вина? Стыд? Я не верила, что Шейла могла помочь ему выполнением какого-нибудь эзотерического ритуала, но желание друзей помочь не могло принести Гевину вред.
Я первой отвела взгляд. Посмотрела на свои руки, пробежала взглядом по своим ногтям.
— Не знаю точно, что случилось. Никто не знает. Но об этом сообщалось в газетах как раз в начале этого года. Просмотрите
Она чуть улыбнулась:
— Спасибо.
— Тогда я его не знала. — Не глядя на Шейлу, я выковыривала грязь из-под ногтя большого пальца. — Мы встретились только в мае. Но я считаю, хотя ничего не понимаю в этом, что его душевное состояние вполне исправимо.
— Не сомневаюсь в этом. — Ее голос прозвучал резко. — Но не тогда, когда он будет предоставлен себе самому.
Она напомнила мне Эгги, и я внезапно ощутила чувство симпатии к ней. Интересно, знал ли Гевин о том, как она о нем тревожится. Вероятно, нет.
Послышались голоса мужчин, спускавшихся по лестнице с тяжелым матрасом.
— Если ты пробудешь здесь лето и будешь нуждаться в работе, я могу помочь тебе устроиться в лавке.
Я бросила на Шейлу удивленный взгляд.
— Ты можешь не спешить с ответом. Подумай об этом, — сказала она и улыбнулась.
Гевин лениво провел пальцем по контуру моих губ. В его дыхании ощущался запах виски, от потной кожи исходил резкий запах тмина и соли. Я провела рукой по его спине, нащупывая гладкую кожу между рубцами его шрама. Он все еще прикрывал свои запястья — хотя и поменял грязные черные тряпки на красные ленты для поглощения пота. Он не снимал их даже тогда, когда ложился в постель. Я не собиралась спрашивать его о них. Если бы он сам захотел рассказать, то сделал бы это.
— Рад, что ты приехала, — сказал он.
Я засмеялась и поцеловала его в губы:
— Я тоже. Спасибо тебе.
Он ткнул меня в бок и перекатился на меня, всматриваясь в мое лицо при сумрачном свете.
— Ах ты бессовестная тварь, я не то имел в виду.
Мы опять слились в поцелуе, отчаянном, желанном, обвив друг друга руками и теснее прижимаясь телами. Я забросила свои ноги на его ноги, привлекая его ближе. Ощущала деснами его зубы, жесткое основание пирсинга скреблось поверх моих зубов. Я сильнее надавила рукой на его затылок. Мой язык изнывал, но я хотела большего, хотела, чтобы он вошел глубже.
Когда он поднял голову, в комнате стало гораздо светлее. Небо за окном исполосовали крохотные серебристые облачка, похожие на рыбок. Он приблизил свое лицо достаточно близко, чтобы наши носы касались друг друга. Во впадинах под бровями были затемнены его глаза.
— Продолжим рассказ, — предложила я.
— О сэре… Сюркоте?
— Да.
Он откатился в сторону, вбок от меня. Одна его рука еще поддерживала мою голову, другая покрывала мои груди. Я теснее прижалась к нему бедрами.
— Где мы остановились?
— Его отец умер, и он жил у императора, готовясь стать рыцарем.
— О да. Ты знаешь, он преуспел в этом.
— Ты уже говорил.
— Он на всех производил впечатление. Стал победителем соревнований и турниров. Превзошел всех своих сверстников, поэтому его ставили против испытанных бойцов, опытных рыцарей. Он быстро учился боевому искусству. Выучил массу приемов старых бойцов, перенял их опыт, знания, сноровку, все, на что они потратили целые жизни. Он был сообразителен, мог применять накопленные знания, постигать все в сравнении. Он стал лучшим рыцарем римского двора.