Падение Софии (русский роман)
Шрифт:
Когда Софья возвратилась в «Родники», то обнаружила там несколько самочинно водворившихся приживалок. Большинству из них Софья мгновенно указала на дверь, но нескольким старушкам она все же позволила остаться. Те ютились по своим прежним комнаткам, выходили вместе пить чай, вспоминали прежнюю хозяйку-благодетельницу и до смерти боялись Софью.
— Наша-то, — шептались они между собой, — какая была серая мышь, а теперь, гляди ты, расцвела.
— Лета ее такие, — возразит, бывало, наиболее здравомыслящая из старух, но прочие
— Как ты можешь так говорить! Старая, а совсем дура, жила да ума не нажила! Ты к ней внимательно-то приглядись, к Софье! Чертовка она, чертовка и есть. И глаза у ней были белесые, а сделались зеленые с прожелтью, как глянешь, так и обомлеешь. Ты не поленись, дура старая, очки надень да на Софью хорошо посмотри, с умом посмотри. Сразу все поймешь. Этот-то, которого она с собой притащила, — кто он такой?
— Княжна, покойница, его, как родного сыночка, полюбила, — вздыхала еще одна старушка. — А в самом-то деле, кто он такой? Откуда взялся? Грек, она говорит. Какой такой еще грек? Откуда в Лембасово взяться греку, милые мои? И если он такой прирожденный грек, так что же он солнца боится? Примечали, что он солнца боится?
Старушки кивали чепчиками. Если вдали они видели Софью, то сразу же умолкали, и только слышно было, как дребезжат чашки о блюдечки и ложечки в чашках.
Софья знала, о чем они шепчутся, но не придавала этому большого значения. Старушки жили недолго и умерли все, одна за другой, в течение нескольких лет.
Потянулись спокойные годы, один за другим. Софья расцветала все пышнее, и некоторые Лембасовские женихи начинали на нее заглядываться. Даже Николай Григорьевич Скарятин как-то раз задумался, не жениться ли ему на этой привлекательной женщине.
После того, как он овдовел, лет протекло уже немало, всякие приличия были соблюдены, а со стороны подрастающей Аннушки, вроде бы, не должно было быть препятствий. Аннушка по целым дням игралась с Ольгой Сергеевной, верной своей гувернанткой-подругой, брала уроки фортепиано, чтения, рисования, иностранных языков; папеньку обожала, но виделась с ним недолго — утром ручку поцеловать и на ночь благословиться, а также иногда за обедом.
Скарятин решил не торопить события, но и не упускать хорошего случая и, как только идея жениться на Думенской посетила его (однажды утром), он не мешкая отправился в «Родники».
Харитин увидел его в окно и сразу же явился к Софье.
Та читала, сидя в креслах и положив босые ноги на стол в кружевной скатерти.
Харитин посмотрел на ее ступни, поцеловал их и сказал:
— Сюда идет Скарятин.
Софья сняла ноги со стола, поправила скатерть, закрыла книгу.
— В таком случае, приготовь чаю.
— Он, наверное, жениться хочет, — прибавил Харитин, тревожно поглядывая в сторону окна, как будто ожидал, что Скарятин войдет в комнату прямо оттуда.
— На ком? — удивилась Софья. — В первый раз слышу, чтобы Скарятин захотел жениться. Мне казалось, он верный вдовец и целиком предан воспитанию дочери.
— Он хочет жениться на тебе, Софья, — сказал Харитин, облизнувшись. — Я не хочу, чтобы он женился на тебе.
— Хорошо, — равнодушно отозвалась Софья. — Я откажу ему.
Харитин молча вышел из комнаты.
— Харитин! — крикнула Софья, обращаясь к захлопнувшейся двери. — Харитин! Ты доволен? Я ему откажу!
Ответа не последовало.
Николай Григорьевич вошел в гостиную и остановился, щурясь. Софья сидела на кресле, подобрав под себя ноги и раскинув руки по подлокотникам. Завидев гостя, она даже не подумала переменить позу.
— А, Николай Григорьевич! — воскликнула она. — Бесконечно рада видеть вас. Но что же вы вот так вваливаетесь, простите за выражение, без всякого предупреждения? Предупредили бы. Я ведь в домашнем. А могла бы быть и вовсе голая. Конфуз бы вышел.
Николай Григорьевич сразу смутился, поклонился и сел.
— Я, собственно, повинуясь велению сердца, — пробормотал он.
Софья внимательно наблюдала за ним. Он еще никогда не бывал настолько смятенным, по крайней мере, на Софьиной памяти.
«А Харитин-то, кажется, совершенно прав, — подумала Софья. — Этот жениться задумал. Сейчас посватается. И до смерти боится, что откажу. Заранее знает, что откажу, а все равно…».
— И что же велит вам сердце, Николай Григорьевич? — любезно улыбнулась Софья. — Не стыдитесь, потому что, я знаю, ваше сердце ничего дурного вам повелеть не может. Нам и Божечка завещал, чтобы мы слушались сердечных порывов.
— Где… завещал? — окончательно смешался Николай Григорьевич.
Софья махнула рукой.
— Где-нибудь в Завете. Поищите — и найдете. Там что угодно найти можно, даже практические указания по истреблению младенцев. А вот мой Харитин вычитывает в Библии и вовсе непотребные вещи и на ночь мне пересказывает. Хочет, чтобы я ему истолковала. Я ему говорю: «Какая же из меня толковщица, Харитин, если я и в церкви-то не бываю! Тебе начетчик какой-нибудь нужен, умник, который из Библии не вылезает. Сейчас таких много развелось. Их и спрашивай». А он знаете что мне отвечает? «Я, — говорит, — не с начетчиками живу, а с тобой, Сонечка, и раз ты человек, то должна знать». Грек, одно слово, иностранец. Вот вы, Николай Григорьевич, об иностранцах какого мнения?
— Я такого мнения, что… — Он кашлянул и глянул на Софью исподлобья. — Да вы ведь надо мной смеетесь, Софья Дмитриевна?
— Угадали, Николай Григорьевич! Ужасно смеюсь! Простите. Вы такой милый, когда смущаетесь… Вы для чего ко мне приехали?
— Просить… руки, — пробормотал он.
Софья внимательно оглядела его с головы до ног.
— Вы же сами понимаете, как это глупо выглядит, Николай Григорьевич! — произнесла она. — Ну куда нам с вами жениться?