Падение Света
Шрифт:
— Почему нет? Они видели, как мы кусаемся.
— И готовы повиноваться лаю?
— Склонен думать.
— Я тоже склонен.
Бок о бок офицеры поскакали к дезертирам. Над головами уже собрались вороны, кружа и крича от нетерпения.
КНИГА ВТОРАЯ. ОДНИМ ЛЕГКИМ ДЫХАНИЕМ
ДЕВЯТЬ
Под полом секретного кабинета отца был гипокауст, скопище свинцовых
Зависть и Злоба сидели скрестив ноги, глядели одна на другую. Они стали грязными, кожа чесалась, одежда покрылась пятнами сажи, сала и пыли. Питание уже давно составляли крысы, мыши и пауки, иногда голубь, слишком долго мешкавший на доступном насесте. Девицы превратились в поклонниц охоты с тех пор, как прибыл новый кухонный персонал, как полчище незнакомцев заполнило домохозяйство. Красть в кладовых стало невозможно; коридоры охранялись днем и ночью.
Горечь бедствий могло бы скрасить общение, однако две дочери лорда Драконуса смотрели друг на дружку скорее с ненавистью, нежели дружелюбно. Но обстоятельства были таковы, что обе осознавали необходимость продолжения союза. Пока что.
Говорили они чуть слышным шепотом, хотя вокруг журчали трубы.
— Снова, — прошипела Злоба, блестя широко раскрытыми глазами.
Зависть кивнула. Сверху слышались тяжелые шаги, хотя комната была закрыта для всех, кроме самого Драконуса. Раз за разом Злоба с Завистью забирались в сухой подпол, ища тепла — зима все сильнее вгрызалась в камни особняка — и слышали всё те же тихие шаги, словно некий пленник кружил по камере, постепенно входя в середину комнаты, только чтобы начать движение по обратной схеме.
Отец их был еще в Харкенасе. Вернись он, свобода завершилась бы для Злобы и Зависти самым грязным и решительным образом. После убийства могут порваться даже кровные узы.
— Скучаю по Обиде, — почти прохныкала Злоба.
Зависть фыркнула. — Да, милая, нужно было ее беречь. Плоть слезает, волосы выпадают, ужасные глаза не моргают. Всего хуже эта вонь. Все потому, что ты сломала ей шею, а она вернулась.
— Случайность. Отец понял бы. Разобрался бы, Зависть. Сила, говорил он, имеет пределы, их нужно испытать.
— Еще он нам говорил, что мы наверняка безумны, — взвилась Зависть. — Проклятие матери.
— То есть его проклятие. Западать на безумных женщин.
Зависть легла на спину, вытянув ноги по теплым плитам. Ее уже тошнило от одного вида уродливого лица сестрички. — Их вина, обоих. Перед нами. Мы не просили делать нас такими, верно? Нам не дали шанса стать невинными. Нами… пренебрегали. Нас унижали равнодушием. Мы смотрели, как служанки тешатся меж собой, и оттого свихнулись. Вина на служанках.
Злоба скользнула под бочок к сестре и вытянулась. Они смотрели вверх, на изнанку плит пола и балки черного дерева, на которых те держались. — За Обиду он нас не убьет. Убьет за
Зависть вздохнула: — Но ведь то была самая лучшая ночь, верно? Может, нужно повторить.
— Они знают, что мы здесь.
— Нет. Подозревают, и всё.
— Знают, Зависть.
— Может быть, раз ты разрушила мозги той гончей, которую они привезли нас вынюхать. Она выла всю ночь, пришлось перерезать горло. Они не могли нас найти, а мы не показывались. Были просто догадки. А ты испортила собаку и родила подозрения.
Злоба засмеялась, хотя тихонько, отчего звук показался сухими и дребезжащим. — Волшебство — повсюду. Ты ведь чувствуешь? Все эти дикие энергии под рукой. Знаешь, — она перекатилась лицом к Зависти, — можно бы устроить снова, как ты говоришь. Но не с ножами, с магией. Просто убить всех огнем и кислотой, пусть плавятся кости и гниют лица, и кровь станет чернее чернил. А потом мы всё отчистим, и когда отец вернется — ну разве не будет удивлен?
Голос стал чуть громче, и шаги наверху вдруг затихли.
Девицы с ужасом смотрели одна на другую.
Там что-то было, что-то демоническое. Какой-то страж, наколдованный Драконусом.
Через миг шаги возобновились.
Зависть вытянула руку и впилась в левую щеку сестры так сильно, что слезы брызнули у Злобы из глаз. Подползла ближе, шипя: — Не делай так снова!
Сверкая глазами, Злоба царапала и терзала руку Зависти, пока та не отпустила.
Они расползались, неистово суча ногами, пока не оказались вне прямого касания. Усилия заставили девиц задыхаться.
— Хочу бутылку вина, — сказала вскоре Зависть. — Хочу напиться, как новый лекарь. Что такое с этими лекарями? Смотрит на стену целый день. Руки трясутся и так далее. Да, общение с больными здоровью не на пользу. — Она легла на живот и начала ногтями чертить рисунки на грубом камне. — Допьяна, чтобы бормотать непонятно. Шататься и писать на пол. А потом стану демоном огня, и все, кто рядом, сгорят. Даже ты. А если убежишь, я тебя выслежу. Заставлю стоять на коленях и молить о пощаде.
Злоба поймала под туникой блоху. — Я стану демоном льда. Твои огни замигают и погаснут без пользы. И я тебя заморожу, а когда надоест — разобью на кусочки. Но всех убивать не стану. Сделаю рабами и заставлю делать друг с дружкой такое, чего они не делали, а придется.
Нацарапанный Завистью рисунок давал слабое янтарное свечение. Она провела ногтем, и свет заморгал, угасая. — Ох, мне нравится. Ну, рабство. Хочу служанок — ты бери прочих, но я хочу новых служанок. Они не верят рассказам. Смеются и визжат, пытаются пугать друг дружку. Такие толстые и мягкие. Когда я закончу, они уже никогда не засмеются.
Над Злобой встала слабая голубая аура. — Можешь забирать. Я хочу остальных. Сетила, Вента, Айвиса и Ялада. И особенно Сендалат — о, ее сильнее прочих. Вот так и сделаем, Зависть. Магией. Лед и огонь.