Падение «Вавилона»
Шрифт:
Когда суматоха улеглась, я вышел к уличному туалету, негромко позвав:
— Ты здесь?
— Да, — сдавленно раздалось из кущи шиповника.
— Дождешься темноты, — продолжил я. — И… видишь пожарную лестницу? По ней — на чердак. Он открыт. Все. Жратву и часы передам тебе завтра. Привет мышкам.
На чердак мне приходилось наведываться частенько — там я хранил свои криминальные гонорары за алкогольную контрабанду.
— Запомни номер телефона, — проговорил Олег. — Позвони из поселка в Москву. Скажешь: «Привет от Карла Леонидовича». Тебе ответят: «Вы звоните из Эстонии?» Скажи: «Нет, я такой-то, звоню оттуда-то, Карл Леонидович приболел, но просит передать, что будет рад вас увидеть у себя в гостях. Вам он дозвониться не смог».
— Насчет «Эстонии» — это отзыв?
— Отзыв. Не будет его — клади трубку. Все запомнил?
— Так точно.
Я вернулся в роту и запер за собой на засов входную дверь.
Как и полагалось. Во избежании проникновения, нападения и прочих злоумышлений в тревожной обстановке розыска бежавшего преступника.
11.
Вымокший, невыспавшийся, с налитыми кровью глазами и лицом, окаменевшим от хронической злобы, Басеев вернулся в роту под утро, скинул у входа сапоги с налипшими на подошвы комьями грязи и прошел в столовую, где, в несколько глотков опорожнив стакан чаю, выслушал со стылой усмешкой жизнерадостный доклад дежурного о полнейшем порядке и благолепии в стенах вверенного ему подразделения.
Я стоял неподалеку и, дождавшись завершения доклада, спросил, могу ли пойти проведать свое заборное хозяйство.
— Давай, но после обеда — ко мне в канцелярию, — даже не обернувшись в мою сторону, произнес лейтенант.
Я добрался до поселкового почтампта и позвонил, как просил Олег, по продиктованному мне номеру телефона.
Четко прозвучал отзыв, я представился, выдал в непринужденной манере заученный текст, и меня попросили передать Карлу Леонидовичу, что в гости к нему друзья уже собираются и навестят они его в самое ближайшее время.
У почтампта мне встретился Труболет. В джинсах, пестрой рубашечке, пижонской черной шляпе с длинными краями…
— Вот так да! — сказал я ему вместо приветствия, несколько обескураженный его вызывающим вольным нарядом.
— Босяк фасона не теряет! Свобода, начальник! — заулыбался он, сияя множеством золотых коронок. — Сегодня откинулся…
— И куда теперь?
— Россия большая, лохов много… — прозвучал ответ. — Кстати, — вдруг озадачился он, — дружка-то твоего нашли?
— Какого еще дружка?
— Ну, Олега…
— Почему «дружка»?
— Ну так, кентовались вы вроде…
— Ищут.
— Молодец, мужик… — Труболет сорвал с тополя лист, стерев с новенького остроносого штиблета пятнышко грязи. — Правда, в то, что с концами ушел, не верю. Отловят. Да, начальник, вот что… — продолжил он задумчиво. — Вчера в зоне выявили десять человек пьяных. Нашли пустые бутылки. «Кум» икру мечет, роет, где источник… Леня — в шизо. Так что глуши мотор…
На том мы с Труболетом и распрощались.
Полоса ливней, похоже, закончилась, вновь начинался зной, глина раскисших дорог черствела на глазах, желтели травы, внешняя «запретка» заросла ломким сухим сорняком едва не метровой высоты, а над ним высилась шеренга арматурных шестов с косо приваренными к их верхушкам планками, вдоль которых должна была протянуться колючая проволока. Проволоку, правда, несмотря на клятвенные заверения строительного начальника, завозить не спешили.
Раздевшись до плавок, я навел порядок в своей каптерке, вымыв пол и разобрав инструмент, после чего, надев солнцезащитные очки и шлепанцы, двинулся принять душ в жилую зону.
— Гражданин начальник! — донесся до меня зов из барака лагерной больнички. — Можно вас на минутку?
В окне барака мелькнул изможденный — вероятно, после отсидки в шизо — лик Отца Святого.
Я двинулся на зов и вскоре оказался в душном, пропитанном запахами корболовки и йода лазарете.
В больничных покоях, судя по татуировкам и вообще чертам физиономий, находился на данный момент исключительно «блатной» контингент, к которому благодаря многочисленным судимостям, по праву принадлежал и Отец Святой.
Естественно, посыпались вопросы, касающиеся розысков Олега, а вернее, их эффективности.
— Ищут, — кратко отвечал я.
— Может, и свалил, — высказал предположение один из зеков. — Мент ведь, знает, какие расклады и примочки там всякие…
— Ты тоже кодекс знаешь, а все равно паришься, — резонно заметили ему.
Прислушиваясь к народным версиям, я взял с одной из кроватей гитару, провел по струнам. Сказал:
— Расстроена.
— А сбацать могешь? — оживились зеки. — А то у нас балалаечник со вчерашнего дня на выписке…
— Ну так… — Я пожал плечами. — Десяток аккордов знаю.
— Подыграй, я спою, — попросил один из блатных.
— Ну, давай… — Я подтянул ослабшую струну.
Зек тут же затянул нечто тюремно-лирическое, что нуждалось в аккомпонементе несколькими незатейливыми созвучиями, к его вою тут же пристроился надтреснутый тенорок Отца Святого и чей-то утробный бас. Увлекшись, трио заголосило, как стая мартовских котов, и мне пришлось увеличить степень сотрясения струн, однако наше культурное мероприятие неожиданно прервалось запоздалым выкриком: «Шухер!», а вслед за ним раскрылась входная дверь, и лазарет начали заполнять представители лагерной администрации, незнакомые мне офицеры в легких рубашках с погонами полковников, а затем различились и известные лица: командира дивизии, полка, начальника штаба…
Процессию замыкал жалкий, скукоженный лейтенант Басеев.
— А это у вас кто? — кивнув в мою сторону, недоуменно вопросил командир дивизии начальника колонии.
Отложив гитару, я приподнялся с койки. Снял свои пижонские очки.
Позу я выбрал расслабленную, ибо вытягиваться перед начальством, будучи в шлепанцах и плавках, посчитал делом глупым.
— Э-э-э… — произнес начальник колонии, бегая глазами по сторонам.
— Что за массовик-затейник? — настаивал командир дивизии. — И почему вы в этаком пляжном виде, осужденный?