Падение «Вавилона»
Шрифт:
— Карла Леонидовича.
— Именно. Ну, все. — Он протянул мне руку. — До встречи, спаситель…
И я, подхватив вещмешок, покинул автомобиль.
Дома меня поджидал сюрприз: в квартире, помимо маман, находилась еще одна личность — мужчина лет пятидесяти, с физиономией номенклатурного погонялы, кто, в отличие от моей ближайшей родственницы, встретил меня с ощутимым неудовольствием.
Я сразу же почувствовал себя явно лишним в данной компании.
Погоняла, как выяснилось, занимал в недавнем прошлом должность заместителя министра какой-то вспомогательной
Он даже не представлял, насколько далекими и абсолютно чуждыми были для меня все его философствования о сегодняшней общественной жизни и всякой коммерции; перед глазами моими маячили лица солдат, офицеров и зеков, и я бояся выглянуть в окно, дабы не обнаружить там строевой плац…
Да, жизнь в столице кипела, шла борьба за передел собственности и за большие деньги, стремительно менялись люди и ценности, но я находился в ином пространстве бытия, где действовали незыблемые законы тюрьмы и казармы, и новые веяния омывали это пространство, как волны остров, окропляя его лишь отдельными брызгами.
Следующий день ознаменовало интересное событие: в «стране мечтателей, стране героев» грянул путч, в дальнейшем уточненный прилагательным «августовский».
Танки, пальба, бестолковые страсти, карикатурная компания заговорщиков-дилетантов, чем-то напомнившая мне приехавшую после побега комиссию и, наконец, торжество олицетворенной в Ельцине демократии, чья суть для меня представлялась пока что весьма неясной.
В слепом победном ликовании над поверженным коммунизмом и его трухлявыми идолами, отчего-то мало кто задавался, во-первых, вопросами конкретной будущей программы, а во-вторых, каким образом бывший партийный руководитель, ставший лидером, со всеми своими вошедшими в плоть и в кровь ухваточками и вообще мировоззрением способен обновить заржавленный локомотив государства и повернуть рельсы под ним в четко выверенном направлении, пролегающим мимо пропастей, сулящих катастрофу.
Впрочем, в первую очередь меня заботили не столько мировые проблемы, сколько сугубо личные.
Уже неделю я неотлучно сидел около телефона, но никаких вестей от Михаила Александровича не поступало, зато начинали поступать закономерные вопросы от маман в отношении моей дальнейшей службы, и мне приходилось выкручиваться, чтобы не выглядеть дезертиром.
Но наконец-таки звонок раздался, и знакомый голос бесстрастно произнес:
— Завтра в семь часов утра спускайся к поъезду. С вещами. Форма одежды — полевая. Деньги у тебя остались?
— Я практически не выходил из дому…
— Спасибо. Теперь выйди и обменяй бумажки на немецкие марки.
— Я еду в Германию?
— Да.
— Дополнительная информация возможна?
— Пожалуйста. Возьми иголку, лезвие и нитки.
— И все?
— И себя не забудь.
Отбой.
Пожав плечами, я начал собирать
— Там что, тоже грядет путч? — осведомился коммерсант от номенклатуры.
— Я куда ни приеду, везде путч… — кратко ответил я.
— Но все же странно… — подала неоконченную реплику маман.
— Так, братва, — сказал я, припомнив лексику недавних сослуживцев. — Завязали с базаром. У меня подписка о неразглашении. И вообще тут особый случай…
Утром, выглянув в окно и, узрев во дворе «мерседес» с мигалкой, я распрощался со счастливой парой, сообщив, что транспорт за мной прибыл, так что желаю здравствовать. департаментом финансовых махинаций Николая Степановича, причем что, дескать, да, случай тут очевидно особый…
Когда я выходил из квартиры, то почему-то с горечью ощутил, будто покидаю какой-то чужой дом. Ни я ему не был нужен, ни он мне… Или детская ревность к маминому очередному дружку меня укусила? Да нет, наверное…
Мы выехали на Окружную дорогу, держа путь к военному аэропорту в Чкаловской.
Михаил Александрович передал мне пакет с сургучной печатью. Пояснил:
— Твои бумаги. Для командира дивизиона. А это, — извлек из кармана конвертик, — военный билет и права.
— Какого дивизиона, какие права?..
— Ты едешь, — пояснил он, отделяя слово от слова, — в дивизион наших войск в Германии. Шофером и вообще доверенным лицом командира дивизиона. Он — знакомый моего знакомого. А мой знакомый, в свою очередь, приятель твоего дяди, генерала из Генштаба. Понимаешь, о каком дяде идет речь?
— Понимаю, — сказал я, вспоминая незабвенного мужа своей мамы.
— Такова легенда. Ну, а с индийскими правами ты если и мог рулить, то исключительно по просторам донских степей, посему импортный документик пришлось обменять на отечественный.
— Но тут проставлены все категории… — искренне удивился я.
— Да, перестарались ребята из ГАИ, — кивнул Михаил Александрович. — Но ты уж оправдай их доверие.
— Служу… — усмехнулся я, осекшись. Продолжил: — Чему, впрочем, неизвестно. Кому — тоже.
— Давай тешить себя той мыслью, что Родине, — мрачно отозвался Михаил Александрович.
— Ну а что теперь?.. — обтекаемо вопросил я, имея в виду провалившийся путч и опального коммуниста-ленинца Ельцина, перевоплотившегося в беспредельного демократа.
Суть вопроса Михаил Александрович уяснил верно, несмотря на его недоговоренность.
— Теперь поживем некоторое время в бардаке. — Он скользнул по мне взглядом воспаленных от бессонницы глаз. — В соответствии с правилами, бытующими в данных заведениях. А дальше — посмотрим.
— Простите, — сказал я, — вам что, очень нравился прежний режим?
— Нет. Но мне еще больше не нравится, что на смену идиотам приходят авантюристы, ворье и невежды.
— А где же тогда всесильное КГБ? Почему не противостоит?..