Падение
Шрифт:
— Нет, никак не решусь. Сначала нужно разобраться, — слышу мелодию своего мобильного, и тянусь к сумке. — Подожди, — принимая вызов, обращаюсь к Ире. — Да, Анна Федоровна!
Я торопливо преодолеваю лестничные пролеты и опрометью мчу по коридору, врезаясь в тележку, которую катит перед собой пожилая уборщица, на ходу извиняясь за свою невнимательность, пропустив мимо ушей ее недовольное ворчание. Отыскав нужную палату, я распахиваю дверь, представ перед собравшимися.
— Машенька, прости! Не доглядели! Ума не приложу, как он вскарабкался на этот злосчастный подоконник! —
— Маленький мой, — беспорядочно покрывая поцелуями его раскрасневшееся лицо, обращаюсь к Семену, которому уже успели наложить гипс. — Прости маму, я больше ни на минуту тебя не оставлю.
— Врач сделал ему укол, так что боль уже отступила, — кладя ладонь на мое плечо, вступает в разговор Андрей, присутствия которого я даже не заметила, сконцентрировав все внимание на худеньком детском теле, мирно лежащем на белоснежной больничной койке.
— Мамочка, ты не плачь! Я сам виноват! Хотел прыгнуть на диван и промахнулся! — утешает меня малыш, нежно стирая ладошкой слезы с моих щек.
— Господи, я ужасная бабушка, не доглядела, — качает головой Анна Федоровна.
— Перестань себя ругать, Семка мальчишка, а тебе ли не знать, что в этом возрасте все парни скачут по дому как угорелые, — переключается муж на свою маму. — Все обошлось, перелом несерьезный! Через месяц уже и не вспомнит, что носил гипс.
Я весь вечер провожу с ним в палате, ругая себя за то, что не оказалась с ним рядом в такой опасный момент. Когда его карие глазки наконец закрываются, и он проваливается в глубокий сон, я, наконец, встаю и выхожу в коридор, где застаю супруга с бумажным стаканчиком в руках.
— Будешь? — протягивая мне кофе, заботливо интересуется Медведев.
— Нет, ничего не хочется, — вяло качаю головой, отвергая его предложение. — Я так испугалась, что еле усидела в такси, когда мы встали в пробке.
— Знаю, сам нарушил все дорожные правила, — слегка улыбается он.
Мы смотрим друг на друга, два родителя для одного маленького мальчика, вместе переживавшие его колики, плач и первые ушибы, чувствуя какую-то неловкость, совершенно неуместную между двумя близкими людьми.
— Мама, — слышу я тоненький голос сына из-за закрытой двери, и спешу вернуться к его кровати, чувствуя, что мой муж заходит следом за мной.
— Мама, а как я теперь буду играть в хоккей? Дядя Ваня меня отругает, если я не приду на тренировку, — немного чумной ото сна, интересуется Сема.
— Дядю Ваню я беру на себя, — опережает меня с ответом Андрей, устраиваясь рядом.
— Честно? — округляет глаза наш ребенок, словно не верит, что папе под силу противостоять грозному тренеру.
— А я тебя когда-нибудь обманывал? — улыбается ему муж.
— Нет! А на море мы все равно поедем? Ты обещал научить меня нырять! — даже не представляя, какой важный смысл кроется в его вопросе, продолжает Семен. Андрей некоторое время молчит, наверняка ощущая на себе мой пристальный взгляд, после чего, улыбнувшись, рассеивает всякие сомнения:
— Конечно! Только подлечим твою ногу, а то в гипсе нырять будет сложновато.
Я чувствую, как с души падает камень, прекрасно зная, что это решение далось ему нелегко, но
— Поехали домой? Мне здесь не нравиться, — прикусив свою пухлую губку, тянет Семен, и уже через двадцать минут мы бережно устраиваем его на заднем сидении нашего автомобиля. Семен сразу же засыпает, а я пытаюсь себя отвлечь тем, что внимательно изучаю рекомендации доктора, пытаясь запомнить, какие лекарства стоит дать ему утром, чтобы снять боль с его сломанной ножки.
— Маш, — не сводя глаз с дороги, обращается ко мне Андрей.
— Все нормально. Спасибо, — не пытаясь на него взглянуть, отзываюсь я, скручивая в трубочку выписанный рецепт. — Спасибо, что дал нам этот шанс все исправить. Сделаем вид, что ничего не произошло?
Проходит пара минут, когда муж, окончательно утвердившись в своем выборе выдыхает всего одно слово, которое мне так необходимо было услышать:
— Хорошо.
— Привет, — распахивая передо мной дверь, улыбается Рита, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. — Я уж подумала, ты не придешь!
Я прохожу в плохо освещенную прихожую, даже не думая снимать обувь, и так и замираю рядом с резной деревянной вешалкой, на которой одиноко висит ее кожаная куртка. Женщина вмиг бледнеет, но не пытается разгадать, почему я не прохожу, молча ожидая, пока я сам ей все объясню.
— Семен сломал ногу, так что я не мог приехать вчера, — играя брелоком от автомобильных ключей, говорю я. — В общем, ты была права. Он еще совсем маленький и ему нужен отец. Не по выходным, а ежедневно… Так что, оставим все как есть.
— Да, конечно. Я уже говорила, что выбор за тобой, — тихо шепчет она, отводя наполнившийся слезами взгляд. Я стою рядом с ней еще несколько минут и, наконец, разворачиваюсь, намереваясь навсегда оставить ее в своем прошлом, стараясь не думать над тем, что внутри все болезненно сжалось. Я оборачиваюсь, удивленно взирая на то, что она, зачем-то вплотную ко мне приблизилась, и от ощущения ее нежной руки на своей щеке, сбиваюсь с дыхания. Когда ее губы накрывают мои, я не могу подавить в себе стон, крепко сжимая ее тело в своих объятиях. Поцелуй длится считанные мгновения, но и этого времени вполне достаточно, чтобы со всей ясностью осознать, что горестнее расставания не было в моей жизни, и теперь, зная какая она на вкус, мне будет куда труднее убить в себе ту любовь, что так укоренилась в сердце.
— Прощай, — отстраняясь и подталкивая меня к выходу, шепчет мне Рита, когда по ее щеке одиноко скользит слеза.
Так она уходит из моей жизни. Хотя, правильнее будет сказать, что так я от нее отказываюсь, вопреки обуревающим меня чувствам. Глупая насмешка фортуны свести нас тогда, когда жизни каждого давно устоялись. Свести, чтобы навеки отравить оставшиеся дни тяжелым мучительным воспоминанием о мягкости ее кожи. Я завожу двигатель, зло ударяя по ни в чем не повинному рулю, и выезжаю с ее двора, зная, что она тяжело глядит вслед удаляющемуся автомобилю. Когда вечером возвращаюсь домой, я застаю Машу посреди зала, внимательно изучающую букет фиалок в позолоченной раме.