Падшая женщина
Шрифт:
– Твоя мама всю жизнь упрекала меня в том, что я ей врала, обманывала. – Бабуля начала растирать больное место под левой грудью.
– Тогда зачем ты сюда приехала? Зачем разрешила мне ехать?
– Потому что сейчас это уже не моя история. Вы – следующее поколение. И только вам решать, общаться друг с другом или оставаться чужими. Я скоро умру, и Захарову недолго осталось. А вам еще жить с этим. И я хочу, чтобы вы сами решали как.
Вика плакала. Она плакала, когда бабуля расплачивалась за кофе, собирала вещи, сдавала номер, отправляла дежурную по этажу за валерьянкой. Она плакала, когда ехала в машине Давида и когда в аэропорту стояла в очереди на регистрацию. Она плакала, когда сидела в кафе, ожидая вылета. А бабуля рассказывала. И Вика уже мысленно умоляла ее замолчать, не говорить больше ни слова. Она уже ничего не хотела знать. Не хотела переживать и свою боль, и чужую. И признавалась себе в том, что бабуля тысячу раз была права. Да, пусть бы она продолжала жить с легендой, с мифом, который сложился за столько лет. Бабуля, которая всю жизнь прожила с дедом и была счастлива. Мама, у которой непростой характер и которая не может общаться с бабулей дольше пятнадцати минут, но по-своему любит ее и нуждается
Лариса работала секретарем на заводе, в личном подчинении Петра. Ему она очень нравилась – печатала быстро, грамотно. Никаких опечаток, все аккуратно, в трех экземплярах. Ходила бесшумно, помогала незаметно. Правая, самая важная и незаменимая рука. Таких секретарей еще поискать. Исполнительная, сдержанная, вежливая и, что важнее, добрая и участливая. В ней было то, чего не было в его жене, – мягкость, покорность, улыбчивость и бесхитростность. А еще – искреннее желание помочь каждому. Лариса близко принимала к сердцу каждую просьбу, каждую проблему и хотела сделать как лучше. Это качество Петр особенно ценил. И как он раньше Ларису не замечал? Ведь знакомы еще со школы!
Жену он действительно уважал и побаивался – понимал, что отхватил роскошную женщину. Сорвал ягоду с чужого поля. Жена была слишком красива, слишком умна, слишком независима. Не голова, а Дом Советов. Она всегда все знала – как правильно поступить, что сказать, с кем поговорить. Могла и помочь, но с прицелом на будущее. Не в ущерб собственным интересам, а с выгодой. При этом – идеальная жена. И хозяйка отличная, и мать – родила чудесную девочку. Не стала жертвовать семьей ради собственной карьеры, хотя могла. Тысячу раз могла – у нее перспективы были не хуже, а то и получше, чем у него. Звали и в райком работать, и в горком. Она, казалось, всех знала, всех очаровала. Ей никто не мог отказать. Она добивалась всего, чего хотела. И ведь именно она выбрала Петра – он бы к ней сам и на метр не приблизился. Но она подошла первая, улыбнулась, и он пропал.
Даже когда сыграли свадьбу, он не верил, что рядом с ним такая женщина. Не верил и ждал, что проснется и все закончится. Он хотел и мечтал о другой женщине, жене – пусть была бы дурочкой, но доброй и отзывчивой. Пусть не красавица, но милая, с ямочками на щеках. Ямочки ему всегда нравились. И пусть немного полненькая будет. Совсем чуть-чуть. Так даже уютнее. Но жена статная, подтянутая, выточенная, как из камня, статуэтка. Причем из камня и внутри, и снаружи. Не сердце, а кремень. И никакой водой этот камень не сточишь. Нет, он не мечтал о такой королеве. Но она ему все сразу объяснила – что они будут делать завтра, что через месяц. Что с ними будет через год и через пять. Да, все было расписано на ближайшую пятилетку. И Петр согласился, уступив такой красоте и таким мозгам, которыми не мог не восхищаться. И все было так, как жена распланировала, – и поездки, и ребенок, и карьера. Возвращение в свой родной поселок. Тогда, в тот момент, он перед женой преклонялся. Нет, даже не так. Он ее боготворил – за то, что дочь ему родила. И любил сильно – за такое счастье. А потом полюбил глубоко и сильно после того, как она предложила вернуться домой, к нему домой, в родной поселок, по которому он скучал. И поехала с ним. В это захолустье, по меркам большого города.
Она все правильно рассчитала. Так, что даже ему нехорошо стало – как в воду глядела. Он не считал себя дураком, совсем нет, но прекрасно понимал, что до ее мозгов недотягивает. Не было у него стратегического мышления, полета, риска, отваги и даже безрассудства. А она ничего не боялась. Вообще ничего. И никого. Только смеялась: «Если у нас не получится, то у кого тогда?» Нет, жена для него была всем. Он ею гордился, тешил самолюбие, чего уж скрывать. И плюсов находил много в своем положении женатого мужчины. К анкете не придерешься. Морально устойчив. Образцово-показательная семья. Не говоря уже о счастье – дочке. Жена оказалась верной не только сердцем – шла с ним рука об руку, помогала, поддерживала, сглаживала углы, договаривалась там, где он не мог, соломку подстилала, чтобы он не упал и не ударился. Она оказалась верной ему как женщина. Несмотря на многочисленных знакомых, покровителей и воздыхателей, край никогда не переступала. И никому не позволяла вольностей. Петя знал, что жена ему не изменит, не унизит себя интрижкой. Был в ней уверен больше, чем в себе. А вот в себе он совсем не был уверен, говоря по правде. Конечно, понимал, что от таких женщин, как его жена, не уходят. Даже налево не смотрят. Что он – совсем идиот, что ли? Такая красота под боком. И не было у него дурных мыслей, пока вдруг Ларису не разглядел. Будто заново ее увидел, узнал и уже не мог без нее. Разглядел и пропал, как когда-то с женой. Только это не Лариса его выбрала, а он ее. И полюбил – за все то, чего ему так не хватало в жене. За ямочки на щеках, за ласковый взгляд, покорность и доверие. Абсолютное. Как он скажет, так и будет. Лариса за ним кинется не раздумывая. А жена – нет, такая не кинется, пока все «за» и «против» не взвесит. И тысячу раз ситуацию со всех сторон рассмотрит, риски взвесит. И сама не бросится, и ему не даст в омут головой. Зачем? Башку расшибить? Так на это много ума не надо. А ум затем и нужен, чтобы не упасть.
А Лариса, когда чай ему приносила или сидела напротив, записывая приказы под диктовку, когда стояла рядом с ним с документами, когда обед ему прямо в кабинете накрывала, чтобы он от работы не отрывался, но все же поел, не голодал, была такой, о какой он мечтал. Тихой, неприметной, но стоит руку протянуть – и вот она, твоя. Рядом. И нет для нее никого важнее, чем он, Петр. И ради него – на все. И в омут, и к черту на рога, и про себя забыть. С Ларисой Петр чувствовал себя настоящим мужиком. Таким, который может и по столу кулаком стукнуть. Он был для нее самым умным. Самым… Ох, чего уж говорить. С ней он был мужчиной во всех смыслах. Даже когда притянул к себе и здесь же, в кабинете, на диванчике, сделал то, о чем поначалу даже мечтать не смел. И ведь не думал о ней ни секундочки, только о себе, о собственных потребностях и страстях. Такого с ним никогда не было. Чтобы женщина в его воле оказалась, подчинилась. Жена была главной даже в постели. Петр признавал ее превосходство и о себе забывал. Только для
А Лариса… Она его так обнимала, так прижималась, как будто была с ним единым целым. И растворялась в нем. Ради него, все для него, все, как он скажет. Призналась, что любит его давно, что никто, кроме него, ей не был нужен. Призналась, как страдала, когда он уехал в Минск, и сколько слез пролила, когда он вернулся не один, а с женой. И от этого чувства, когда тебя так любят, давно забытого, а возможно, никогда и не познанного, не прочувствованного, Петр ошалел окончательно. С ума сошел. Голову потерял. Наверное, поэтому с ним и случилось потом все это. Ведь состояние такое было – всех любить, всех обнять. И Захарова в том числе. Верил ему, как себе, жену не послушал, хотя она ему всю плешь проела – не доверяй, будь осторожным, не подставляйся, проверяй тысячу раз, даже на воду дуй, если надо. Не туда шагнешь – и все, увязнешь в болоте, никто не вытянет. Но он отмахнулся от жены и вляпался по самое не могу. По горлышко. С ручками его утянуло на дно. И жену за собой уволок. А сколько было того счастья с Ларисой? Счастья быть с ней, любить ее, ямочками любоваться… Месяц, два? Нет, целых полгода. Шесть месяцев чувствовал себя счастливым дураком, одуревшим от чувств, смелым, храбрым, море по колено. За что ни брался – все получалось. Откуда только силы находились? И на Ларису, и на жену, и на работу. Спал по четыре часа и вскакивал, как огурец-молодец. И все мог, все успевал. И дыхание, второе, третье открывалось. Ощущение, как будто внутрь воздух вкачали и ног не две, а пять, а рук – десять. Не было с ним никогда такого. Вот чтобы все! Могу! Сделаю! Живу!
Счастье было, а вот спокойствия нет. То, что раньше чувствовал, – растерял, утратил. Возвращаясь от Ларисы, испытывал боль, также неведомую прежде. И что еще хуже – вину. Перед женой и дочкой, которые его ждали. Дочка уже спала, а жена не ложилась, переживала, хотя и не спрашивала, где он, что он. Но он знал, что она волнуется.
– Работа, – говорил он ей и валился без сил на диван. А она садилась рядом и гладила его по голове. Жалела. Советовала, как нужно сделать. Все на работу списывала – и его усталость, и опустошенность, и нежелание обнять ее, поцеловать, лечь рядом, прижать. Понимала. Все чувствовала, но думала не в ту сторону. Совсем в противоположную. Переживала, что работа у него столько сил отнимает, терпела его дурное настроение по утрам, каждодневные задержки по вечерам и скупые отговорки, его раздраженность и даже резкость, которую он раньше себе в доме никогда не позволял. Она не знала, чем ему помочь. Все, что от нее зависело, – делала. Молча, с пониманием. И ужины готовила, и встречала с улыбкой. Старалась, чтобы дочка не мешала, не капризничала при нем. Ходила больная, с простудой, но не менее красивая, чем обычно – одевалась для него, держалась для него. Он все видел. Но уже не ценил. Хотя нет, ценил, и от этого злился еще больше. На нее, такую идеальную, на себя за то, что предал семью. Но, закрывая глаза, все равно думал только о том, как завтра вернется к Ларисе. Вот ночь пройдет, и он опять ее увидит. И прижмет к себе. Ямочки на щеках поцелует. А она растечется по нему всем телом, обнимет мягкими руками и в глаза заглянет преданно. Жена же требовала, чтобы он взял себя в руки, сосредоточился, был сильнее, строже и к себе, и к другим. Говорила, что сейчас сложный период, но все пройдет, все он сделает правильно, как нужно. И она в нем не сомневается. А должна была! И сомневаться, и не верить! Должна была все почувствовать. Как женщина! И даже когда разговоры пошли – доброхотов всегда хватало, – не верила и только отмахивалась. Где она и где эта Ларисочка? Нашли с кем равнять. Ничего лучше не могли придумать. А он так яростно подтверждал, что все – сплетни завистников, что сам себя ненавидел. Как будто предавал в тот момент свою любовь, свою женщину.
Ну а потом еще хуже стало – Лариса плакала все время, места себе не находила. Она тоже не могла врать, хотела к нему прилипнуть и не отпускать. Тоже ведь женщина. Говорила, что на нее стали косо смотреть, что разговоры пошли, а он только отмахивался – не обращай внимания. Ей было тяжелее, чем ему. Ее и в дирекцию вызывали, «на вид» ставили за недостойное поведение. Лариса отнекивалась, как могла, а потом плакала у него в кабинете. Да и он страдал. От того, что дочка от него отдалилась, что у жены уже терпение кончается. От самого себя страдал. Что предал. И как ни посмотри – со всех сторон подлец. И жену, которую не переставал любить, по-другому, иначе, но любил, предал. Ларису, которая не была любовницей, язык не повернется так ее назвать, любовью она была, любовью самой сильной, тоже предал. И дочку – самое большое свое счастье, самую главную женщину в своей жизни – тоже предал, обделил вниманием, недодал, недолюбил так, как должен был.
Когда вся эта история случилась – с Захаровым и потерей документов, – Петр даже облегчение почувствовал. Ведь знал, что рано или поздно все рухнет, обрушится на голову, завалит кирпичами так, что не продохнуть, только сдохнуть. И все ждал – ну когда, когда же? Со всех сторон ждал. Что жена узнает о Ларисе и скандал устроит. Этого, кстати, он больше всего боялся. Панически. Знал, что жена не будет миндальничать и в ногах валяться. Не будет просить остаться хотя бы ради дочери, семью сохранить. Не такая она. Разорвет по живому, отрежет, выбросит и забудет. Не простит предательства. Любви к другой не простит. Если бы он просто налево по пьяни сходил, она бы даже бровью не повела, виду не подала, что знает. Но чувства, прочную связь с другой женщиной, зависимость, от которой больно все внутри, как будто внутренностями прирос, нет, такого бы она не простила. Петр знал, что жена выдержит, справится, себя сломает через колено, но выживет, а он?.. Он точно нет. Знал, что не сможет без них – без своей королевы и без дочки, ради которой и жить нужно, и все стерпеть можно. Думал, что Лариса первая уйдет. В один прекрасный день скажет, что все, хватит, устала так жить, по углам встречаться, больше не может и не хочет. Или решай все, разрубай, или уходи. Тоже ведь могла и право имела. Тоже хотела жизни нормальной: чтобы семья, и дети, и он всегда рядом – не сбегает, не торопится, не прячется. Ждал и от себя, что не сможет однажды. И решит. Но никак не мог. Жену не мог потерять, и Ларису тоже не мог. Как между ними выбрать? Невозможно. Они разные, и он с ними разный. И обе ему нужны. Тут любовь, а там судьба и дочь. Вот поди и выбери между ними.