Падшие в небеса. 1937

Питерский Ярослав Михайлович

Работал… как-то невольно, но добросовестно доверял свои мысли и желания этому загадочному и строгому человеку… доверял.

Верил и доверял.

Но сейчас?

Сейчас?!!!

– Сердце не прикажешь Ваня, – жестко и как-то цинично сказал Маленький.

– Ой, что-то я вас не пойму. Что-то вы каким-то не таким стали в последнее время. Что-то вас куда-то не туда тянет Андрон Кузьмич, – возразил Рябчиков.

Он попытался возразить, причем вот так откровенно. Хотя это конечно была его не первая попытка за долгие годы.

Но тогда.

Тогда чувство самосохранения заставляло делать его это более осторожно…

А

сейчас? Сейчас можно…

Попытался возразить и понял, что это приятно. Возражать и знать, что возражаешь «без последствий».

– Почему же не туда тянет? Вика познакомилась с одним человеком, которому я много задолжал,… очень много, так он считает. – Маленький как-то загадочно вздохнул. – У него есть внук, в которого она влюблена, я этому человека устроил свидание с внуком. А Вика пришла тоже, все тут просто.

– Просто, да не просто,… как же так, вы так никогда не делали, – грустно заметил Рябчиков.

– А вот теперь делаю. Времена меняются Ваня. Очень сильно они меняют иногда и человека.

– Хм, что-то не могу я проверить, что вы вот так сильно изменились, – Рябчиков сказал это, толи с сожалением, толи с раздражением.

Маленький грустно улыбнулся, он посмотрел на своего давнего коллегу-подчиненного и приятеля и тихо спросил:

– Да все ты понял. Мне не надо лукавить. Это как в сказке Ваня. Про Маугли. Помнишь. Был ловкий и хитрый волк и вдруг он состарился. Волк знал, что за свою жизнь он убил немало дичи и скорее всего на старости тоже будет убит. Он знал это, но не боялся. И вот пришло время. И тогда…

– Тогда его защитил Маугли,… – вздохнул Рябчиков.

Маленький пожал плечами:

– Ваня, вот скажи, ты всю жизнь тут в тюрьме провел. Работал и днем, и ночью, охранял разных гадов. Тебя проклинали тысячи, десятки тысяч человек за свою жизнь, ты сам добровольно сорок лет тут провел. За решеткой сорок лет. На это не каждый решится, вот так, добровольно сорок лет в тюрьме. Прям граф Монте-Кристо. А тебе вот, сейчас не обидно? Не жалко, что вот так, ты свою жизнь прожил?! И что тебе и рассказать внукам-то нечего? А Ваня?! Скажи не жалко?!

Рябчиков вздрогнул. Он внимательно посмотрел в глаза Андрону Кузьмичу и, покачав головой, недоверчиво ответил:

– Ой, что-то говорите вы странные вещи Андрон Кузьмич. Что случилось-то у вас? Я чувствую, что, что-то случилось и гложет вас изнутри. Вы словно другой стали…

– Так ты не ответил мне Ваня,… – Андрон Кузьмич вновь как-то грустно, словно обреченно, улыбнулся.

– Ой, да что вы спрашиваете? Нет, не жалею! Не жалею! И более того, если бы мне выдалось второй раз в жизни, выбирать свою работу, я бы ее вновь выбрал! И не жалею! Вот вы посмотрите! Кто я сейчас?! Заслуженный человек, подполковник в отставке! Пенсионер почетный с сорокалетним стажем работы в органах! А был бы кто?!!! В деревне бы трактористом был, или конюхом каким, не образования, ничего, ни квартиры в городе. Так бы всю жизнь коровам хвосты крутил! Да спился бы, наверное, уже! И пенсия всего двадцать шесть рублей в советское время! Паспорт на руках у председателя! У меня ж мои односельчане так их в живых-то никого не осталось! Кто спился, кто погиб, кто вон в нищете живет! Дети все в город поехали! А так! Так я человек тут уважаемый! Я иногда, вон царем и богом тут в тюрьме был! Без меня тут мышь пролезть из одной камеры в другую не могла! Вот как! – Рябчиков говорил это уверенно и громко. – А это ли мне жалеть?! Да не жалею я ни о чем! Более того, я стране, сколько пользы принес! Сколько разных гадов на чистую воду вывел! Сколько материальной выгоды от этой страны моей? А? А вы вот говорите, что, мол, профессия у меня, мол, какая-то сомнительная и внукам нечего рассказать, нет, не так! – Иван Васильевич знал, что сейчас искренен, поэтому не стеснялся своих эмоций, он махал руками. – Я вам скажу, что тюремщики они всегда нужны будут! При любой власти! При любой власти в тюрьму сажали и будут сажать! Так, что профессия у меня, что не наесть самая нужная!

– Эх, Ваня. Правильно ты вроде все говоришь, только вот, вроде как оправдываешься. И это вот почему. Не сберегли мы с тобой страну-то. Нет ее! Как мы не пыжились, а нет ее. А самое главное, почему ты своей профессии невольно стесняешься, это потому что проходили через тебя невинные люди, и ты их гнобил. И страдали они на глазах у тебя, а ты знал это! И сейчас вроде, как себя оправдываешь. И больно тебе Ваня, больно я вижу, – Маленький снял с носа очки и полез в карман за платком.

Рябчиков понял, Андрону Кузьмичу не понравились его слова, но, несмотря на это, он напористо и дерзко ответил:

– Да не больно мне! Не больно! Ошибаетесь, ошибаетесь вы Андрон Кузьмич. Те, кто к нам попадал, они все равно хоть какую-то вину, но имели. Просто так в тюрьму не попадают. И тут меня никто не убедит. Наказания как говорится без вины – не бывает. И то, что вот такие вещи у меня спрашиваете сразу видно, что случилось, что-то у вас! – Рябчиков вновь нервно улыбался. – А то, что Вика связалась с этим вот Щукиным, так я вам прямо скажу, не нужно ей это делать. И вы скажите ей Андрон Кузьмич. Она вас должна послушать.

Маленький как-то лениво отмахнулся и, отведя взгляд, вновь посмотрел в окно. Он тяжело вздохнул, помолчав, тихо сказал:

– Ты Ваня меня извини, правда, что-то я в последнее время начал нервничать, ерунду стал всякую говорить. Старый я стал совсем старый. Да и гадов много разных в последнее время попадается. Так, что Ваня извини ты меня. – Маленький покосился и на Рябчикова и добродушно улыбнулся. – И еще! Это просто просьба. Моя личная просьба Ваня. Ты уж уважь меня, может последний раз.

Рябчиков как-то заволновался. Его нижняя губа затряслась, Иван Васильевич привстал со стула и виновато забормотал:

– Да что вы. Что вы. Я вам просто от чистого сердца, вы уж не расстраивайтесь так Андрон Кузьмич. И говорите. Вес сделаю, что могу.

Андрон Кузьмич махнул рукой, словно дирижер который показывает своему альту прекратить играть партию.

– Верю, Ваня, верю и прошу. Поэтому и прошу. Поговори со своими и пусть они не прессуют Щукина. И если они его прессуют по чьей-то просьбе или указу, то пусть скажут по чьей? Поговори, прошу тебя Ваня. Очень мне этот парень, как оказывается дорог.

– Хорошо! А сейчас надо заканчивать свидание. А не дай Бог, придет, кто из руководства, – взволновано произнес Рябчиков.

– Конечно Ваня, заканчивай там свидание. И позови сюда мою внучку и этого второго человека, деда Щукина.

Рябчиков кивнул головой и молча, вышел из кабинета.

Маленький задумался, он мрачно посмотрел на зарешеченное окно. Где-то между рам, на толстом слое пыли, задрав лапки вверх, валялась засушенная оса. Она видно умерла толи от нехватки воздуха, толи от холода.