Падший ангел за левым плечом
Шрифт:
О том, что в воскресенье появятся какие-то важные новости, она не надеялась. Их и не было.
Катя моментально это поняла по лицу полковника Гущина, едва лишь утром в понедельник после оперативки осторожно заглянула к нему в его большой начальственный кабинет.
Гущин один за девственно чистым столом. Если и состоялись какие-то совещания с руководством Главка, Следственным комитетом и прокуратурой, то все это произошло вчера.
А сегодня…
– Никаких подробностей для прессы, – объявил Гущин.
– Я не за подробностями,
– Тебе, я считаю, надо ограничиться событиями субботы. Пресс-центру никто никогда не разрешит что-то опубликовать из материалов этого расследования.
– То есть вы меня отшиваете? – Катя вздохнула. – А зачем же привезли в тот дом, позволили весь этот ужас увидеть?
– Я не знал, как Вавилов себя поведет. А ты это умеешь – разряжать ситуацию.
– Но я и слова Вавилову не сказала. Федор Матвеевич, он ведь тут тогда просил вас помочь.
– Я делаю что могу.
– Но и я при этом присутствовала. Я тоже хочу ему помочь.
– Полину Вавилову уже не вернешь.
– Я хочу быть полезной в этом деле. Вавилов мой коллега, как и ваш. Если существует хоть какое-то полицейское братство, то мы…
– Ты в это веришь? В полицейское братство? – Полковник Гущин как-то невесело улыбнулся.
– Да, я верю, – ответила Катя.
– И я верил когда-то. – Гущин потер переносицу. – И дело не в том, что в те времена я служил в милиции, а теперь в полиции.
– Вы разочарованы и опустошены, – сказала Катя. – Причина – не это дело. А то, что нас окружает, все эти перемены. Я же вижу. Мы столько времени с вами работали вместе, Федор Матвеевич. Я не только Вавилову хочу помочь. Я вам хочу помочь. Не отвергайте мою помощь. Я не стану ничего писать об этом деле, на этот счет можете быть спокойны.
– Да я спокоен. – Гущин грузно, устало поднялся из-за стола. – Ладно. Чтобы не было никаких иллюзий у тебя. Поедешь сейчас со мной.
– Куда? – кротко спросила Катя.
– В Рождественск. В ОВД, где Игорь Вавилов столько лет работал, где он стал начальником уголовного розыска.
– Вы установили дело, за которое ему могли так отомстить?
– Дел несколько, я послал сотрудников в архив, материалы поднять. Они там как кроты среди бумаг. Вавилов чуть позже свои предположения нам озвучит. Но прежде чем я его буду слушать, я… знаешь старую оперативную привычку?
– Их не счесть, Федор Матвеевич.
– Одна из самых полезных – преклонить ухо к «земле».
– Ухо к земле?
– Слухи, сплетни, злые разговоры. Ты что, разве не знала, что полицейские, особенно мужики из старослужащих, кого жизнь должностью обошла, – страшные сплетники насчет… ну, скажем так, более успешных коллег. Кто сделал карьеру, кому светят большие погоны. Кто вроде начинал вровень со всеми, а потом вырвался далеко вперед.
– У Вавилова зверским способом убили жену. Ничего, кроме сочувствия, сейчас не…
– Убедишься сама. Сочувствие – да. Сначала сочувствуют, соболезнуют. Потом начинают молоть языком. Мне это сейчас вполне подходит. Цинично звучит, но именно слухи и сплетни мы с тобой поедем собирать в Рождественск. Не городские слухи, а слухи от «своих» внутри отдела.
– Вы же сами сказали, Вавилов уже пять лет как там не работает.
– Это еще лучше – он для них отрезанный ломоть, залетевший далеко-высоко. С такими вообще не церемонятся. Выкладывают всю подноготную обо всех делах. Мы послушаем. Приложим ухо к «земле». Там, на «земле», у них все уже в курсе. Пусть коттеджный поселок, где находится дом жены Вавилова – а это ведь дом этой девушки, не его, приданое к свадьбе, – так вот, пусть это место и не в юрисдикции Рождественска, но это совсем недалеко. Рождественск формально в расследовании участвовать не будет, а это значит, что слухи и сплетни – все, что им там, в отделе, остается. Вот мы и послушаем их там, на месте.
– Всех? Весь ОВД?
– Самых рьяных. Тех, с кем Вавилов, скажем так, когда-то не сработался.
– Я только захвачу сумку и диктофон. Вы же сами все потом прокручивать на диктофоне станете.
Катя поднялась в кабинет Пресс-центра. Забрала вещи. Вот так… вот так и разлетаются вдребезги хрустальные мечты о профессиональном полицейском братстве.
Она вспомнила дом, кровавый след на полу, букву «М».
Там, в Рождественском ОВД, это уже обсуждают. Не видели всего этого кошмара, но говорят.
Если рассматривать сотрудников полиции не как ангелов с крыльями из проплаченных МВД телесериалов и не как злодеев с большой дороги, а просто как обычных людей – а они ведь обычные люди, то…
Интересно, какая будет первая фраза там, в отделе? По этой первой фразе о многом можно будет судить.
Жаль Игоря Петровича. Несладко поди ему сейчас, ох как несладко…
Такой была первая фраза, первая реакция первого сотрудника Рождественского ОВД, с которым полковник Гущин и Катя начали свою беседу.
Допрос? Нет. Слухи и сплетни не выкристаллизовываются так ярко и выпукло на официальных допросах, а лишь в неспешных, неторопливых беседах с «оглядочкой».
В Рождественске Гущин попросил дежурного – солидного и с виду весьма уравновешенного майора в летах – посадить «на пульт» помощника, а самому пройти в комнату отдыха.
Они там с наслаждением закурили, вопреки всем грозным запретам, открыв забранное решетками окно.
– Насчет Вавилова к нам приехали? – мудро угадал опытный дежурный. – Жаль Игоря Петровича. Несладко поди ему сейчас, ох как несладко.