Падший ангел за левым плечом
Шрифт:
– Я из полиции.
– Она умерла.
– Умерла?! – Катя ощутила, словно ее ударили под дых.
– Большая потеря крови, хотя из трех ран ни одна фактически смертельной быть не должна. Вам бы раньше ей помощь оказать. – Врач пристально смотрела на Катю, словно оценивая – а не убийца ли сидит перед ней на банкетке. – Нам нужны ее данные – имя, фамилия, адрес. Мы уже связались с местным ОВД.
Катя поняла – через полчаса тут станет жарко. Она назвала имя и фамилию – Виктория Одинцова. И сразу же позвонила дежурному по розыску в Главк, сообщила
Глава 27
Отвращение
Учитель химии Белкин – тот самый, кого допрашивали в школе полковник Гущин и Катя, – в этот день после уроков зашел в супермаркет «Пятерка», расположенный рядом со зданием городской больницы Рождественска.
В городе происходили какие-то странные вещи: во дворе больницы можно было заметить сразу несколько полицейских машин, а соседнюю улицу – Второй фабричный проезд – вообще перекрыли и для машин, и для автобусов. Там дежурили патрули ДПС и никого не пускали – просили выбрать для прохода и проезда другие маршруты.
Учитель химии Белкин отличался смекалкой и любопытством – он вспомнил: точно такая же суета происходила в Рождественске, когда пропала Аглая Чистякова, а потом ее бездыханный труп обнаружили совсем рядом со школой за трансформаторной будкой.
Тогда тоже нагнали уйму полиции.
И эти слухи о совершенно диких вещах, связанных с трупом бедной девочки, что ползли по городу, как чума.
А потом это сенсационное задержание Натальи Грачковской в учительской школы, где он проверял тетради с лабораторной работой по химии всего час назад…
Неужели в городе снова кого-то убили?
Но узнать новости – не у кого. Учитель Белкин взял в супермаркете «Пятерка» тележку и с тоской оглядел полки. Раньше он позволял себе питаться лучше, ходил в другие магазины. Но кризис заставил экономить даже на продуктах, не говоря уж о каких-то иных тратах.
Он брал товары с полок, вертел скептически, многие клал обратно. Толкал тележку дальше и вдруг…
Он наткнулся на это словно на ржавый гвоздь.
Чей-то взгляд – пылкий, настойчивый, зовущий, прожигающий насквозь.
Возле стеллажей с бутылками пива стояла бывший завуч и его прежняя пассия Наталья Грачковская.
Она смотрела на него. А он… он ощутил, что ноги его стали ватными. Он быстро пошел к кассам, толкая полупустую тележку, не оглядываясь, хотя и знал – она смотрит ему в спину, нет, она следует за ним, как ядовитая змея следует за кроликом или мышью.
Он пристроился в самый конец длинной очереди в кассу. Больше всего на свете он хотел спрятаться, скрыться от нее – тут, среди людей.
И на какой-то миг ему показалось, что это удалось. Он оплатил покупки, сложил их в пластиковую сумку и покинул супермаркет.
Он уже подходил к своему дому. Осталось пересечь парковую аллею – да, пройти по тому самому парку, что
Как вдруг он услышал шаги за своей спиной и… резко, излишне резко обернулся.
Наталья Грачковская шла за ним по пятам. У нее в руках – тоже пластиковая сумка «Пятерки», там звякают пивные бутылки. Раньше в школе она никогда не пила, да и когда они коротали ночи у нее дома, редко-редко открывали бутылку шампанского для куража и раскованности в постели.
Она и так была раскованна в постели – с ним, молодым учителем, годившимся ей пусть не в сыновья, но в младшие братья.
– Здравствуй, – сказала Наталья Грачковская, – что, не узнаешь или узнавать не хочешь?
Учитель Белкин чувствовал подступающую к горлу тошноту. Это ощущение отвращения, брезгливости – он испытал его давно, пять лет назад, когда Грачковскую, с которой он делил постель и часто там, в постели, доводил до оргазма и полного блаженства, арестовали по обвинению в убийстве девочки Аглаи. Те жуткие слухи, что ползли и по городу, и по школе о том, как именно был изуродован труп школьницы…
Тошнота и отвращение вернулись и сейчас, подкатывая к горлу клубком. Его бывшая любовница и начальница – завуч за эти годы постарела, обрюзгла, опустилась. В этом он не соврал толстому лысому полицейскому, допрашивавшему его. Но не это было главное – не внешность Натальи Грачковской, столь подурневшей после ареста, тюрьмы, из которой ее весьма скоро отпустили, так ничего и не доказав, и всех этих лет, минувших с тех пор.
Главное было то, что… учителю Белкину было противно говорить с ней сейчас, после всего, и стоять рядом.
– Оставь… оставьте меня в покое! – заявил он, чувствуя, что его голос срывается на крик.
– Да я ж только поздоровалась с тобой, – ее голос шелестел как трава.
– Я не желаю иметь с вами никакого дела!
– Да я ж только поздоровалась, ты что? Я ж не в постель тебя приглашаю. – Грачковская ясным, светлым взором буквально жгла насквозь своего бывшего любовника.
– Уйди от меня! Отстань! Извращенка, убийца! – взвизгнул, не помня себя, Белкин.
Он не знал, что на него нашло, возможно, эта новая суета в городе, эта уйма полиции, эта перекрытая улица по соседству – все это слишком живо напоминало тот ужас, случившийся в городе пять лет назад по ее вине. Да, по ее – в этом Белкин был убежден.
– Чего ты орешь как ненормальный?
– Это ты ненормальная, маньячка! И всегда ею была, я это знал! Пошла вон от меня! Если еще хоть раз полезешь ко мне или заговоришь, я… за себя не ручаюсь, поняла?
Наталья Грачковская глядела на него в упор. Чтобы учитель, преподаватель химии, – молодой, интеллигентный, визжал вот так, весь трясясь от злобы и… да, от отвращения…
Кто бы мог подумать, что некогда близкие люди, делившие одну постель, жаркие поцелуи и любовную лихорадку ночи, станут в конце концов разговаривать вот так?