Падший ангел за левым плечом
Шрифт:
– И что случилось дальше?
– В коридоре Мазуров догнал меня, и так получилось – он втолкнул меня в номер насильно.
– А кто отпер дверь номера? У кого был ключ?
– У меня в вечерней сумке, я не сдавала его на рецепции.
– Ясно, не сдавали. Мазуров подкараулил вас и втолкнул в номер.
– Я сразу поняла – он не в себе. Пьян, да, но там еще, кроме алкоголя, что-то – какая-то дурь, может, героин. Он вел себя как маньяк. Начал целовать меня, повалил на кровать. Когда я поняла, чего он хочет, я начала сопротивляться,
– А брюки он когда снял?
– Он не снимал, он возился, пытался взобраться на меня, раздвигал мне ноги коленями. Я же все это уже повторяла тысячи раз вашему Вавилову из розыска! Я поняла, что Мазуров не отстанет, я ничего не могла сделать, я слабая женщина, а он такой здоровый бугай. Я закричала, начала звать на помощь. А это его словно еще больше распалило. Он стал бить меня – по груди, по лицу, и одновременно я поняла, что он насилует меня. Я кричала, а он лишь зверел все больше и никак не хотел останавливаться. Мы упали на пол, мне удалось отпихнуть его от себя, и я схватила со стола у кровати бутылку и ударила его…
– Бутылка коньяка? – спросил Гущин. – Так вы пили там, в номере, с ним?
– Нет, бутылка осталась с прошлого раза, с пятницы.
– Когда вы провели ночь совместно с Мазуровым в вашем номере? И вы не допили тогда коньяк?
– Не допили. Почему вас интересует такая ерунда?
– Она и Вавилова интересовала, – сказал Гущин. – Вы ударили насильника бутылкой по голове, да?
– Я ударила его, я, наверное, могла его убить в тот момент. Я чувствовала только боль и ненависть. – Голос Мимозы звенел. – Но тут дверь высадили и вбежала дежурная по этажу вместе с охраной.
– А ваш знакомый Витошкин?
– Он тоже был с ними. Но сначала я на него не обратила внимания, у меня глаза залило кровью. Я была как в тумане, я боялась, что убила подонка.
– Вы Мазурова не убили, это он вас избил. – Гущин кашлянул. – А чем, по вашему мнению, был спровоцирован такой вот всплеск агрессии с его стороны?
– Я же вам говорю: у него характер – дерьмо. Я это чувствовала, женщины всегда чувствуют, что мужик – садист. Поэтому я и прекратила с ним общаться. А он взбесился, что я его отшила, и решил показать мне кузькину мать.
– По какому поводу консалтинговая фирма собралась на корпоратив? – спросил Гущин.
Мимоза снова пожала плечами.
– У них было что-то вроде юбилея – пятнадцать лет со дня основания, приехали топ-менеджеры из региональных офисов. На следующей неделе намечалось собрание акционеров и перевыборы совета директоров.
– На следствии и на суде Павел Мазуров категорически отрицал свою вину.
– Знаю, насмотрелась я на него на суде. Он пытался дураком ненормальным прикинуться – мол, память отшибло. Это все ложь. Разве вы не видите, что он все время лгал. Он изнасиловал меня, он бил меня смертным боем, – Мимоза дрожала, – а теперь он на свободе… Он отомстит мне за то, что я давала показания против него на суде. Он уже дважды сюда
– Уверяю вас, вам нечего бояться. Мы примем меры для вашей защиты.
– А вы не можете снова посадить его за решетку? – Мимоза махнула рукой. – Ах, что я говорю… Но я смертельно его боюсь. Вы не представляете, на что способен этот человек. Там, на суде, когда он сидел в стеклянной кабине под конвоем и пялился на меня… Я читала по его лицу. Он нас всех люто ненавидит!
Глава 26
Дверь в подсобку
Катя планировала съездить к Виктории Одинцовой в Рождественск утром. Она хотела встать, как обычно, рано, но потом подумала: неизвестно, во сколько кафе открывается, и поставила будильник на час позже.
Будильник прозвенел, и надо же такому случиться – она услышала сигнал-музыку, пошарила в полусне на тумбочке возле кровати, отыскала пульт, выключила электрочасы и… отрубилась опять.
Когда она открыла глаза, в окно ярко светило апрельское солнце. На часах – половина одиннадцатого.
Катя вскочила как ошпаренная и…
Проспала!
Зато кафе уже наверняка открыто. Пока доберется – обед. Они же там посменно работают. Виктория Одинцова может домой уйти, передав вахту совладельцам кафе.
Катя добралась до Рождественска лишь в начале второго. Она уже горько раскаивалась в этой своей затее. И чего, собственно, ей неймется? Не такие уж и важные подробности и факты, чтобы вот так бездарно угробить на них полдня. Гущин ей ведь лучший вариант предлагал – познакомиться с Мимозой, расспросить ее про Павла Мазурова. Мимоза могла рассказать что-то интересное. А эта прекрасная кондитерша Одинцова и видела его всего раз – там, ночью в номере.
Пар изо рта…
Там было очень холодно…
Ну и что? Да мало ли по какой причине?
Катя открыла пластиковую дверь кафе, бросив косой взгляд на грифельную доску с меню, написанным мелом.
В кафе – ни души. За стойкой тоже никого. Катя ждала – отошла, наверное, куда-то, может, в туалет. И вообще неизвестно, работает ли Одинцова сейчас, может, давно сменилась.
В дверях появилась парочка – офисные служащие.
– Опять тут никого? Эй, нам только кофе с собой! – звонко окликнула тишину молодая девушка.
– Лелька, пойдем, тут не дождешься. – Ее приятель потянул ее за руку.
Ушли. Катя осталась у стойки. В крохотном кафе пахло обжаренным кофе, корицей и сдобными плюшками. Было очень тихо.
Куда она подевалась? Ушла? Оставила кафе открытым?
Катя медленно оглядела маленькое тесное помещение. Тут и спрятаться негде. Неожиданно ее внимание привлекли коробки. Вчера они стояли сложенные в штабель возле стены, а сейчас, если заглянуть за стойку, были беспорядочно навалены возле двери в подсобку, словно подпирая ее снаружи.