Падший враг
Шрифт:
—Есть ли еще какая-нибудь информация, которой вы можете поделиться с нами? — спрашивает офицер Ханна.
Я молчу. Что бы ни происходило, я не в курсе. Теперь я просто жду, когда офицеры уйдут, чтобы я мог допросить Долли Партон-младшую здесь.
Она колеблется, прежде чем покачать головой.
— Нет. Это все, что он мне сказал, извините.
Офицер Ханна выглядит огорченной, когда спрашивает:
— Вы случайно не знаете, миссис Эшкрофт... они путешествовали по делам или... гм, на отдых?
Закрывая глаза, я чувствую, как
Голос Виннфред звучит далеко.
— Я… я не знаю.
— Вы не знаете, они путешествовали по делам или ради удовольствия? — глупо повторяет офицер Дэмиен.
— Нет.
— Полагаю, это значит, что вы вообще не знали, что они путешествовали вместе?
— Прекратите, — упрекает офицер Ханну себе под нос.
— Нет, — говорит Виннфред, вздернув подбородок, гордая, несмотря на нелепость своего наряда, эту ситуацию и этот вопрос. — Он не сказал мне, что путешествует с мисс Лэнгстон.
— Все в порядке. — Офицер Дэмиен раздраженно прикусил внутреннюю часть щеки. — Спасибо, миссис Эшкрофт. Хорошая новость — если это можно так назвать — заключается в том, что пилот попытался благополучно приземлиться в Гудзоне, так что тела в, э-э, презентабельном состоянии.
— Фантастические новости, — протягиваю я, не в силах сдержаться. — Значит, они утонули, а не сгорели в огне. Это многое меняет. Деревенский увалень, разве ты не гордишься тем, что похороны твоего мужа будут с открытым гробом? — Я бросаю ей плачевную ухмылку.
Виннфред задыхается, как будто я только что ударил ее.
Офицер Ханна кладет руку на плечо Виннфред.
— Люди говорят ужасные вещи, когда им больно, — говорит она, чтобы утешить ее.
— О, говорить ужасные вещи — это его партийный трюк. Это не имеет ничего общего с тем, что здесь происходит. — Деревенщина косится на меня.
Наконец офицеру Дэмиену звонят по телефону, и офицеры кивают между собой.
— Мы сейчас вернемся.
Они все выходят наружу, бормоча между собой, оставляя жену Пола Эшкрофта и меня наедине.
Я поворачиваюсь к ней.
— Ты должна мне все рассказать.
— Зачем! Ты разговариваешь со мной? — Она упирает указательный палец в грудь, изображая свой самый густой акцент Теннесси. — Потому что я не отличаю Рим от Рейкьявика. Так почему бы тебе не взять свой большой, умный мозг и гигантское, невыносимое отношение и не засунуть их себе в задницу...
— Перемирие. — Я поднимаю ладони вверх. — Я знаю, что ты знаешь больше, чем я. Это ясно всем в радиусе ста миль. И хотя мы начали не с правильной ноги, также ясно, что мы оба находимся в эпицентре дерьмовой бури, так что сейчас самое время извинить мои манеры и собрать воедино то, что здесь произошло.
— Нет, — решительно говорит она.
Я смотрю на нее, завороженный.
— Прошу прощения?
— Я не буду этого делать. —
Ты маленькая суч. . .
— Мои искренние сожаления. — Я склоняюсь с преднамеренным преувеличением. — Я тернистый человек, привыкший к отвратительному поведению. Я дважды подумаю, прежде чем открыть свой большой рот и отныне вымещать свой гнев на людях. Можем ли мы двигаться дальше?
Она втягивает воздух, кивая.
— Хорошо. А теперь расскажи мне все.
— Пол купил два билета в Париж в начале месяца. Предполагалось, что это будет романтическое путешествие. Кнопка перезагрузки. . . — Она колеблется, не желая распутывать слишком много. — Шанс провести время один на один.
При слове «Париж» вся тяжесть предательства обрушивается на меня. Грейс отправилась с Полом в самый романтичный город мира. Одна. Не нужно быть гением, чтобы понять, что они намеревались насладиться не только местной выпечкой и шампанским.
Я ободряюще киваю.
— И?
— Я сказала ему, что не могу поехать. Я только что получила свое первое выступление в театре. Для меня это было очень важно. Сегодня вечером было мое первое выступление. Я Белль из Красавицы и Чудовища. — Она проводит рукой по своему дурацкому платью, как будто это ее самая любимая вещь. Слеза скатывается с ее щеки на шею и на платье.
Это платье навсегда будет запятнано ее слезами. Роль запятнана этим моментом, этим местом, этой сценой. Точно так же, как я больше никогда не смогу проезжать мимо этой больницы, не думая о Грейс. Наша жизнь вот-вот изменится навсегда.
Я ничего не говорю, позволяя ей продолжать.
— Пол не мог отменить бронирование отеля, поэтому он спросил, не возражаю ли я, если он возьмет с собой одного из своих друзей по колледжу, Фила. Я знаю Фила. Он был его шафером и всегда приходил смотреть бейсбольные матчи. Я сказала ему, чтобы он летел... — Она запнулась.
Ей не обязательно говорить это вслух. Остальное предельно ясно. Пол не взял Фила. Он взял Грейс. И их поймали с поличным. Только сейчас они не здесь, чтобы столкнуться с последствиями своих действий. Мои чувства опасно меняются от «Хорошо, пошли они в жопу» до «Почему ты должна была сесть на этот самолет, Грейс? Разве меня было недостаточно?»
— Почему ты не сказала им об этом? — требую я, пытаясь направить свой гнев на кого-то, кто здесь, кто присутствует, кто жив. — Офицерам.
Свежие слезы наполняют глаза Виннфред, и ее ноздри раздуваются.
— Я не спешу с выводами. Я доверяла Полу.
— Очевидно, что он злоупотребил этим доверием, чтобы провести выходные, трахая мою невесту.
— Возможно, она подвезла его и у нее были другие дела в Париже. Мы не знаем, что там произошло, и я не хочу, чтобы его имя было запятнано подобным образом. — Она поднимает подбородок.