Пагубная любовь
Шрифт:
Рита, самая младшая из отпрысков коррежидора, подошла как-то раз к окошку в комнате Симана и увидела в окне напротив соседку, которая сидела у самого стекла, упершись подбородком в ладони. Тереза знала, что эту девочку Симан любит больше всех в семье; и Рита больше всех была на него похожа. Откинув напускное безразличие, Тереза ответила на приветствие Риты, помахав ей рукою и улыбнувшись. Дочь коррежидора тоже улыбнулась, но тотчас отбежала от окна, ибо ее матушка запретила дочерям переглядываться с обитателями дома напротив.
На следующий день Рита, у которой дружеский жест соседки вызвал чувство приязни, в тот же самый час, что накануне, подошла к окошку и увидела, что Тереза уже сидит у окна и глядит прямо на нее,
Во время одной такой беседы Рита забылась и заговорила громче; одна из сестер услышала и нажаловалась отцу. Коррежидор позвал к себе Риту и угрозами вынудил ее рассказать, о чем они говорили с соседкой. Признания девочки привели его в такую ярость, что, не став слушать доводы супруги, которая в испуге прибежала на крик, коррежидор ринулся в комнату Симана и увидел, что Тереза все еще стоит у своего окна.
— Эй вы! — заорал сановник побледневшей девушке. — Не смейте глазеть на моих детей! Хочется замуж, так выходите за сапожника — самый подходящий зять для вашего папеньки.
Тереза не расслышала конца грубого окрика: она убежала, пристыженная и смущенная. Но поскольку распалившийся коррежидор все не унимался, Тадеу де Албукерке тоже подошел к окну; тут ярость ученого мужа удвоилась, и оскорбления, которые тот так долго сдерживал, потоком выхлестнулись в лицо соседу, который не решился на них ответить.
Тадеу расспросил дочь и поверил, что Домингос Ботельо пришел в бешенство всего лишь из-за невинной беседы на языке жестов, которыми обменивались девочки, толкуя о каких-то детских пустяках. Простив Терезе это проявление ребячливости, старик строго запретил ей подходить к тому окошку.
Благодушие, проявленное на сей раз человеком, от природы неистовым, объяснялось тем, что старый аристократ замыслил в ближайшем времени выдать дочь замуж за ее кузена Балтазара де Коутиньо, владельца поместья Кастро Дайре, название которого входило в состав фамилии этого дворянина. Старый Албукерке, мнивший себя великим знатоком женского сердца, полагал, что незлобивость — самое надежное средство для того, чтобы вытравить из дочерней памяти ребяческую любовь к Симану. Руководствовался он при этом максимой собственного изобретения, гласившей, что в пятнадцать лет любовь слишком бесплотна, чтобы выдержать полугодовую разлуку. Мысль справедливая, но тем не менее фидалго [27] заблуждался. Исключения из правил всегда подводили самых премудрых мыслителей — как в теории, так и на практике. Не то чтобы Тадеу де Албукерке не разбирался в любовных делах и женских сердцах, разновидности коих столь многочисленны и прихотливы, что я не знаю, какою максимой руководствоваться, разве что нижеследующей: «Во всякой женщине живут одновременно еще три, ни одну из них понять нельзя, и мысли каждой во всем противоречат мыслям всех остальных». Эта максима верна; но и она не безупречна. Вот перед нами Тереза, и, судя по всему, она — натура цельная. Нам возразят, что три женщины из вышеприведенной максимы не могут ужиться с четвертой, когда той всего пятнадцать? И я того же мнения — ведь постоянство этой любви, неколебимая ее верность порождены причинами, к сердцу отношения не имеющими: все дело в том, что Тереза не бывает в свете, ей не воздвигают ежевечерне алтарей в бальных залах, она не ведает фимиама других поклонников, еще не успела сравнить образ любимого, поблекший в разлуке, с образом влюбленного, взоры и речи которого дышат любовью и уверяют ее в том, что у каждого мужчины есть сердце, а молодость у женщины только одна. Кто поручится, что Тереза не стала бы четырехликой, как героиня максимы, если бы фимиам из четырех кадил вскружил ей голову? Ответить на сей вопрос трудно, да и надобности нет. Вернемся к рассказу.
27
Фидалго — дворянин.
Тадеу де Албукерке ни до выходки коррежидора, ни после нее ни разу словом не обмолвился о Симане Ботельо в присутствии дочери. Вот как он поступил: вызвал в Визеу своего племянника из Кастро-Дайре и уведомил о своем намерении, дабы тот повел себя с Терезой как заправский влюбленный, снискал ее расположение и подготовил ее к благотворной мысли о брачных узах.
Что касается Балтазара Коутиньо, его сердце воспламенилось страстью столь же мгновенно, сколь сердце Терезы оледенело от ужаса и отвращения. Владелец майората Кастро-Дайре, приписав холодность кузины скромности, невинности и застенчивости, обрадовался девственной деликатности сей души и заранее смаковал удовольствие от медленной, но верной победы. Правда, Балтазар еще не объяснился с Терезой настолько ясно, чтобы она могла дать ему решительный ответ; но как-то раз по наущению дядюшки счастливый жених отважился обратиться к печальной девице с такими словами:
— Пора мне открыть вам сердце, кузина. В настроении ли вы слушать меня?
— Я всегда в настроении слушать вас, кузен Балтазар.
Скука и презрение, сквозившие в ответе, несколько поколебали уверенность фидалго в том, что его кузина так уж невинна, скромна и застенчива. Тем не менее он предпочел убедить себя, что благорасположение иным способом девице не выразить, и продолжал:
— Мне думается, сердца наши соединились; пришло время соединить и дома.
Тереза побледнела и опустила глаза.
— Уж не сказал ли я что-то для вас неприятное? — осведомился Балтазар, смутившись оттого, что Тереза изменилась в лице.
— То, о чем вы говорите, невозможно, — отвечала девушка не колеблясь. — Вы ошибаетесь, кузен: сердца наши не соединились. Я ваш преданный друг, но никогда не собиралась стать вам женою, и мне в голову не приходило, что у вас, кузен, могут быть такие намерения.
— Вы хотите сказать, я вам ненавистен, кузина Тереза? — с обидой проговорил владелец майората.
— Нет, сеньор: я уже сказала, что от всей души вас уважаю, вот почему и не должна быть супругою того, к кому питаю дружбу, а не любовь. Несчастливою в таком браке оказалась бы не только я...
— Превосходно... Могу ли узнать, — продолжал кузен с деланною улыбкой, — кто оспаривает у меня ваше сердце, кузина?
— Что вам пользы, коли узнаете?
— Польза хоть та, что буду знать: моя кузина любит другого... Так и есть?
— Да.
— И вы любите так страстно, что не повинуетесь отцу?
— Какое ж тут неповиновение: сердце сильнее, чем дочернее послушание. Неповиновением было бы выйти замуж против воли отца; но я не говорила, кузен Балтазар, что выхожу замуж; я сказала всего лишь, что люблю другого.
— Знаете, кузина, ваши слова приводят меня в изумление! Кто бы мог подумать, что в свои шестнадцать лет вы так речисты!
— Это не одни только слова, кузен, — возразила Тереза с достоинством, — это чувства, и они заслуживают уважения с вашей стороны, ибо отвечают истине. Если бы я вам солгала, разве относились бы вы ко мне лучше?