Пако Аррайя. В Париж на выходные.
Шрифт:
– Это паб, а не коктейль-бар, – встал я на защиту официанта, впрочем, совершенно миролюбиво, даже весело. – Дама хотела бы, чтобы вы всё это смешали, – пояснил я официанту.
– Всё это!?
Преодолевая ошеломление, парень вылил в стакан содержимое обеих рюмок, залил все пенящимся «перье» и, не поленившись сбегать к бару за длинной пластмассовой ложечкой, перемешал ингредиенты, насколько позволяли кубики льда. И – штрих, достойный настоящего мастера, – воткнул между ними принесенную соломинку.
– Хорошо бы теперь, чтобы это можно было
Она все же решилась взять в рот соломинку. Мы с официантом с интересом наблюдали за опытом.
– И как? – спросил я, когда дама, ничем не выдавая своего удовольствия или неудовольствия, поставила стакан на стол.
– Не рекомендую, – коротко ответила она и с восхитительной улыбкой добавила по-французски для официанта. – C’est d'elicieux! Просто наслаждение!
Тот расцвел. Я воспользовался его присутствием, чтобы расплатиться, допил пиво и, помахав рукой даме, вышел на набережную.
9
Жара достигла своего пика – в воздухе даже у реки стоял запах размякшего асфальта. Наверное, к вечеру всё же будет гроза. Шагом туриста я побрел по набережной к музею – не у воды, а по другой стороне, вдоль домов, в тени. Я хотел расставить какую-то ловушку для Николая, но думать мне было лень. Я достал бумажный платок и вытер лоб и шею – пиво спешило вернуться на поверхность. Потею совсем как Николай. Что же я себя не подозреваю в неискренности? Я выбросил потемневший платок в урну и пошел дальше, гоня прочь всякие мысли. В нужный момент что-нибудь соображу.
Я всё же проверился. Сначала пересек проезжую часть, якобы привлеченный старыми афишами у одного из букинистов. Движение на набережных одностороннее – прежде чем сделать это, я, естественно, посмотрел направо, то есть назад. Потом, перед зданием Французской академии, вернулся на сторону домов, в тень, тоже осмотревшись, прежде чем пересечь улицу. Всё было чисто.
Мой связной стоял в холле музея на том же месте в той же майке. «В Австрии нет кенгуру» – спасибо, я уже знаю. Служащий в зале Моро мог запомнить нас утром, поэтому, убедившись, что Николай видел меня, я направился влево, где были выставлены предметы в стиле Art d'eco. Я остановился перед низкой витриной с гребнями, серьгами и браслетами. Николай подошел ко мне, как если бы он тоже просто осматривал зал.
– Что у тебя со лбом?
Я поднес руку к ранке. Кровь уже запеклась – следов на пальце не осталось.
– Ерунда! Чихнул в неподходящий момент.
Николай хрюкнул:
– Я даже могу себе представить, в какой.
Вот что еще я забыл прибавить к плюсам Николая – он был смешливым. Он смотрел мне прямо в глаза, и мне стало стыдно за себя. Я, наверное, всё-таки зря его подозревал. К тому же, в отличие от своих начальников, Николай не ждал чудес.
– Ну и что было обнаружено в неподходящий момент? – спросил он.
– Ничего. Хотя я
– Я был уверен. Ну ладно: нас попросили – мы сделали. Ты сделал! Теперь хорошая новость. Можешь располагать собой, как знаешь. Дело закрыто, руководство выносит тебе благодарность.
– А ливийцы? Вам что-то удалось узнать про эту женщину?
– Этим уже другие люди занимаются.
– Значит, всё? Я свободен? – Я рассмеялся. – По иронии судьбы, ко мне завтра утром прилетят мои жена и сын.
И тут вдруг Николай опять среагировал странно. Это его, похоже, как-то насторожило.
– Что? Твоя семья летит в Париж?
Я вспомнил, что со всеми нашими перепалками по поводу «Клюни» я не сказал ему об этом. Правильно, вспомнил я, это я Элис рассказал.
– Да. У нас небольшой подростковый кризис с сыном. Моя жена позвонила мне утром и взяла билеты на ближайший рейс.
– И надолго ты… вы задержитесь в Париже?
Сомнений не было, этот вопрос его интересовал не из вежливости. Я-то как раз решил уехать из Парижа как можно скорее, но какое дело до этого Николаю? Я включил режим крайней неопределенности.
– Пока не знаю. Пока не надоест. А ты из полиции?
Сейчас Николай контролировал себя лучше.
– Бери выше! – Он снова хихикнул. – Просто меня об этом могут спросить.
Я решил развить инициативу.
– А как ваш аврал? Рассосался?
Николай был начеку. На его лице появилась улыбка славного малого:
– А ты из полиции?
– Бери выше! – передразнил и я его, тоже широко улыбаясь. – Просто думал, может, мы где-нибудь выпьем с тобой, если ты тоже освободился. Дело сделано!
Я был собой недоволен. Дураком Николай точно не был, и теперь он мог решить, что я что-то подозреваю.
Мы оба вздрогнули: через зал, громко говоря по-русски, прошла супружеская пара лет пятидесяти. В том, что эти русские были именно из России, можно было не сомневаться по трем причинам: а) на мужчине были бежевые сандалии с дырочками; б) сквозь них были видны носки; в) носки были черного цвета. Мы перешли к соседней витрине.
– Носит же их нелегкая, – произнес Николай, когда пара исчезла.
– А мне нравится, – возразил я. – Я больше люблю соотечественников, которые ходят по музеям, а не по барахолкам.
Интермедия помогла нам положить конец обмену отравленными стрелами. Теперь в зале мы были совершенно одни.
– Я пойду, – сказал Николай, протягивая мне руку. – Выпьем в другой раз.
– Как скажешь, – я пожал его руку. – Спасибо тебе за всё.
– И тебе тоже. Удачи!
– Пока.
Вокруг никого не было. Я хлопнул его по плечу и первым вышел в холл. Когда Николай последовал за мной, я просто взглянул на него и отвел глаза, не трогаясь с места. Он понял, что я хотел проверить, нет ли за ним хвоста. Выйдя из музея, он оглянулся. Я шел метрах в двадцати сзади и в ответ на его взгляд безразлично отвел голову в сторону. Теперь он знал, что путь свободен.