Пакт
Шрифт:
Глава двадцать вторая
Французы почти закончили строительство дворца Шайо на холме Трокадеро, напротив Эйфелевой башни. Ниже, вдоль набережной Пасси, стоял скрытый строительными лесами советский павильон. Габи очень хотелось попасть внутрь, за ограждение. Возле деревянных ворот она увидела двух мужчин в грубых шинелях, перевязанных портупеями, в шапках-ушанках, украшенных металлическими красными звездочками.
– Добрый день, я журналистка, – обратилась к ним Габи по-французски. – Можно
Тот, что постарше, с пышными пепельными усами, отрицательно помотал головой. Второй, молодой, конопатый, таращился испуганно и не шевелился.
– Пос-фол-тэ по-шалюст войти пресс, – Габи поздравила себя, впервые в жизни ей удалось произнести целую фразу по-русски.
– Не положено, – ответил тот, что постарше.
Габи нахмурилась, вспоминая значение этого слова.
– Не поло-шено… кем? Кута? Я есть пресс… – она полезла в сумку за удостоверением.
– Шла бы ты, дамочка, отсюда, – тихо произнес усатый.
Ворота открылись, появился высокий полный мужчина в добротном пальто с цигейковым воротником, в черной ворсистой шляпе.
– Добрый день, мадемуазель. Могу я вам помочь? – обратился он к Габи на хорошем французском.
– Благодарю, надеюсь, что можете. Я бы хотела поговорить с кем-нибудь из строителей советского павильона, я журналистка…
Она успела обшарить всю сумку, но удостоверения не нашла, растерянно взглянула на мужчину и, встретившись с ним глазами, закрыла сумку.
– Простите, наверное, я напрасно побеспокоила вас и этих двух месье. Всего доброго, – она быстро пошла прочь.
«Дурацкая, опасная авантюра, – заметила маленькая Габи. – Если называть вещи своими именами, это верх идиотизма».
Взрослая Габриэль не возражала. Проникнуть на территорию советского павильона, найти там кого-то из НКВД и попытаться наладить нормальную связь – верх идиотизма. Она поняла это, как только встретилась глазами с цигейковым незнакомцем. Отвратительный холодный взгляд в упор. Взгляд гестаповца. Она за версту чуяла эту породу.
– Мадемуазель, подождите, – он догнал ее почти бегом, пошел рядом, задыхаясь. – Извините, получилось неудобно. Дело в том, что мы вынуждены были закрыть доступ и поставить охрану, пока идет монтаж.
– Да, я понимаю, у меня к вам нет претензий, – кивнула Габи.
– Ни в коем случае не подумайте, что мы не желаем общаться с прессой. Наоборот, мы заинтересованы… – у него были отличный французский и сильная одышка.
– Еще бы! – усмехнулась Габи. – Конечно, заинтересованы.
– Два дня назад была попытка террористического акта.
– Что? – Габи резко остановилась, повернулась.
Вглядевшись в его лицо, она заметила, что не так уж он и стар. Отечность, нездоровый сосудистый румянец, распухший нос выдавали неумеренность в еде и спиртном. Красные, словно подкрашенные жирной помадой губы причмокивали. Казалось, он получает чувственное удовольствие, рассказывая о попытке
– Кто-то подпилил один из тросов подъемного механизма. Если бы мы вовремя не заметили, огромная скульптура могла при подъеме рухнуть, расколоться, раздавить десятки людей всмятку. Да, позвольте представиться, Владимир Смирнов, заместитель руководителя пресс-центра павильона СССР, – он протянул руку.
Рука была пухлая, маленькая, с короткими толстенькими пальцами и розовыми, блестящими, идеально ухоженными ногтями. Рукопожатие – вялое, какое-то дохлое.
«Хорошо, что я в перчатке», – подумала Габи и с милой улыбкой представилась:
– Жозефина Гензи, журналистка.
– Судя по фамилии, вы француженка?
– Я родилась в Дании, – Габи взглянула на часы. – О, простите, мне нужно успеть на брифинг, приятно было познакомиться, господин Смирнофф, – она побежала через Варшавскую площадь к германскому павильону.
– Мадемуазель Гензи, одну минуту!
Не оборачиваясь, она помахала рукой и припустила еще быстрее. Ноги сами несли ее прочь.
«Отвратительный товарищ, – бормотала маленькая Габи, – гестаповская рожа».
«Да, но связь все-таки нужна, – возразила взрослая Габриэль. – Товарищ, конечно, отвратительный, но это советский товарищ и наверняка служит в НКВД. Зря я назвалась Жозефиной. Мое настоящее имя могло бы стать сигналом для московских шефов Бруно. А так получилась какая-то ерунда из-за дамских капризов. Подумаешь, рожа не понравилась! Просто я растерялась, испугалась, что посеяла удостоверение».
«Никто не мешает вернуться или потом разыскать этого Смирнофф через оргкомитет, – ехидно заметила маленькая Габи. – Он-то уж точно назвал свое настоящее имя и должность».
Взрослая Габриэль ничего не ответила. Позже она нашла удостоверение в кармане пальто.
Вечером на приеме в германском посольстве демонстрировались масштабные цветные изображения советского и германского павильонов. Любимому архитектору фюрера Альберту Шпееру повезло больше, чем Габи. В самом начале строительства ему удалось пробраться в комнаты дирекции советского павильона, посмотреть чертежи и рисунки. Шпеер не скрывал этого, заявил на брифинге, что при создании своего проекта отталкивался от того, что увидел, стремился противопоставить «помпезному красному конструктивизму спокойный и величественный северный классицизм».
Советский павильон венчала мускулистая скульптурная пара. Мужчина и женщина взметнули вверх руки с серпом и молотом. Башню германского павильона, выстроенную в виде римской цифры III, украшал орел со свастикой в когтях. Под ним – скульптурная группа «Товарищество», голые арийские атлеты с широченными плечами, непропорционально маленькими головами и злыми лицами.
Габи разглядывала рисунки, отдыхала от болтовни Стефани. Вдруг тихий мужской голос за спиной буквально озвучил ее собственные мысли.