Палаццо Форли
Шрифт:
— Немногого! — возразила она. — Вам представляет дочь все богатства, все преимущества и права маркиза Форли, — а ей… оставьте его бедность!.. На долю себе, на свою часть, она хочет только его самого… одного Лоренцо… пусть у него отнимутся все блага жизни, она ему останется и все заменит ему своею любовью!.. Да! она любит Лоренцо. Вы не рассчитывали на эту развязку, она вас удивляет? Но оно так вышло само собою! ее воля тут непричастна!.. Вы заставили ее кокетничать, хитрить, притворяться любящей, — природа и сердце взяли свое, — она в самом деле полюбила и хочет исполнить до конца долг своей любви!..
Леви сам не выдержал, — его бессменное хладнокровие было потрясено этим неожиданным переворотом:
— О che vulpa sopra — что за тонкая лиса! — запел он вполголоса россиниевский мотив из «Цирюльника», посматривая искоса на гостью, принявшую
Командор подоспел на выручку.
— Хорошо, синьора, — сказал он, — вы говорите о маркизе, но он, кажется, без того в ее руках… Что же хотите вы собственно сказать вашею запутанною фразою?
Девушка, в свою очередь, вскочила на ноги, как раненая львица. — Я хотела сказать, что Динах выйдет замуж за маркиза Лоренцо Форли!.. — вскрикнула она. — Да! слышите ли? выйдет за него замуж и потому не позволит, чтоб ее жениха заживо смели с лица земли, как ненужное тряпье, не позволит, чтоб при жизни его делили и крали его титул, его имя, его собственность!.. Вы думали, синьор комендаторе, что вам так же легко справиться с нею, как с маркизом, что, обманув его, вы надуете и ее, что она, как кукла, будет плясать по вашей дудке, и потом спокойно и смирно сойдет с каната, делая книксен публике?.. Нет, постойте!.. Нет, шутки с нею в сторону! говорите дело!.. Вы, почтенный комендаторе, вы, кроме своих змеиных козней и плутовских выдумок, вы тут ничего не принесли вкладчиной на торговую операцию: ваше дело чисто — вы ни при чем! с пустыми руками уйдете, как пришли! А доказывать вам, что вы потомок какого-то предка маркиза Форли, право, некстати и ни к чему не приведет. Поздравляю вас с знатным происхождением, но вы останетесь все тем же синьором Карлом Бианкерини, от имени и звания вашей бабушки [62] , потому что нельзя же сделать, чтоб маркиз Лоренцо Форли перестал быть маркизом Лоренцо Форли и чтоб вы родились не сыном мещанина Бианкерини. Вы напрасно обманываете отца Динах и ласкаете его надеждою отыскать какие-то документы… Да и найдись они, — ему-то какой в том толк, какая выгода? Никто не знает и не должен знать, что его ребенком отдали к португальскому еврею дель-Гуадо и что он им усыновлен и принял его имя. Стало быть, ему, настоящему и действительному виновнику предприятия, ему, издержавшему на воспитание Динах, на путешествие в Венецию и на разные расходы суммы, которая еще не вполне возвратилась в его руки, ему в успехе вашем ровно нечего выиграть, кроме удовольствия видеть вас маркизом и надеяться, что после вас ваше звание и титул перейдут к Леви! Я вижу, Ионафан и Леви поражены моими словами… стало быть, они внутренно соглашаются со мною, видят, что им мало пользы служить подножием вашему возвышению! И если они знают вас так же, как я, синьор, они должны быть убеждены, что от вас им нечего ожидать, потому что вы их обманете непременно! Да! я говорю и подтверждаю, что вы способны на всякий обман и всякую низость, господин Карл Бианкерини, еще не вылупившийся из яйца маркиз Форли…
62
Biancherina, biancharina — белье; прозвание прачки. (Примеч. авт.)
Командор уже не в состоянии был отвечать: злость и замешательство поразили его, как гром; он задыхался и бросал на девушку дикие взоры разъяренной гиены.
Леви продолжал глядеть попеременно на торжествующую гостью, на крепко призадумавшегося Ионафана и на злобствующего командора.
Но, по мере того, как Джудитта разоблачала перед командором все, что в составленном им плане было выгодно для него одного и невыгодно для самого Ионафана, последний переставал сердиться и внимательно прислушивался к убедительной и неумолимой логике девушки… По мере того как гнев его остывал, расчет и соображение вступали в свои права над его сребролюбивою душою, и он не мог не согласиться с велеречивою адвокаткой в том, что он трудится гораздо более для возвеличения командора, чем для своих собственных выгод. Помолчав немного, он сказал, не обращаясь особенно ни к кому из слушающих, а в виде заключения размышлений:
— В словах Джудитты есть много правды: я нахожу, что ни я, ни Леви не обеспечены простым и пустым обещанием командора — признать Леви наследником своего титула. Я никогда не думал и не располагал дать ему возможность войти одному, через подложную покупку, во владение всего заложенного имущества маркиза. Я хотел, чтоб купчая была совершена на имя нас обоих, не его одного, — и не могу согласиться на такие запутанные и неясные сделки! Надо придумать другой способ удовлетворить всех: иначе я не выпущу из своих рук векселей маркиза и сам приму в свое владение все, что он заложил мне под именем Сан-Квирико.
Командор из багрового сделался зеленым.
Леви слушал и молчал.
— А вашей Динах вы предоставляете право выйти за ее дорогого Лоренцо?
Дель-Гуадо приподнял плечи в знак недоверчивости.
— Так он и женится на ней, еврейке! — сказал он насмешливо.
— Да, это мы посмотрим! — прибавил командор язвительно.
— Посмотрим… — равнодушно и самоуверенно отвечала Джудитта все тем же ровным и спокойным голосом. — Еврейка может принять крещение, а маркиз должен будет жениться на своей благодетельнице — на женщине, которая настолько ему предана и привязана к нему, чтоб пожертвовать для него даже своим семейством! Когда она избавит Лоренцо от гибели и разорения, тогда благодарность довершит то, что начато любовью: он захочет соединить навек свою участь с ее участью!
И слезы глубокого умиления повисли, как жемчужины, на длинных ресницах девушки.
— А она, верно, обладает каким-нибудь талисманом, чтоб, как волшебница, спасти своего рыцаря и умчать его за облака на крыльях грифа? — спросил командор почти презрительно.
— Она знала, с кем имеет дело, и заранее взяла свои предосторожности! — отвечала Джудитта. — У Динах кое-что в руках, чем можно в один миг переменить весь ход обстоятельств и помешать ограбить порядочного человека!.. Когда в Венеции, в ее комнате, у Леоне-Бианко, кончилась сделка между участвующими в разорении маркиза, и Сан-Квирико за обещанную ему в подарок знаменитую картину палаццо Форли согласился служить посредником и подставным лицом; когда маркиз дал векселя на имя старого менялы за деньги, взятые у вас, и вы, в обеспечение свое, получили от Сан-Квирико тайную собственноручную расписку, с обязательством в пятьдесят тысяч флоринов, — я предчувствовала, что этот лоскуток бумажки будет иметь большой вес в решении участи Динах, и потому позволила себе подменить его…
— Как? возможно ли, быть не может?.. — воскликнули вдруг все трое мужчин.
— Так возможно, — продолжала Джудитта, — что у Ионафана расписка моего произведения, которую он не отличил от настоящей, потому что я имела целый час на искусное подражание! Но чтоб подлинное обязательство венецианца могло пригодиться Лоренцо, за чью невинность я, по желанию Динах, решительно вступаюсь, я прибавила на нем Вашим почерком, что оно передается маркизу Лоренцо Форли с правом получить следующие по нему купцу Ионафану дель-Гуадо от купца Сан-Квирико пятьдесят тысяч флоринов, или сто двадцать пять тысяч франков. Для полного соблюдения форм я приложила к этому документу большую печать вашего торгового дома!
— Где она, где эта расписка? — крикнул Ионафан.
— В безопасности, в верном месте!.. Но, если с Динах что-нибудь приключится, если она умрет, или занеможет, или исчезнет, или уедет из Флоренции, — через два часа после одного из поименованных мною случаев расписка эта будет отдана в руки маркиза! Я люблю порядок и исправность в денежных делах.
Молчание было ответом. Ионафан не знал — верить ли ему, или нет. Он отправился в комнату, где хранилась его касса, достал расписку Сан-Квирико, принес ее и с отчаянием показал командору, признаваясь, что он слишком редко видел прежде почерк Сан-Квирико, чтоб узнать подлог, о котором говорила подруга Динах. Все приметы на обеих расписках и на самой бумаге были одни и те же… Он недоумевал.
Командор принялся уверять, что Джудитта нагло и бесстыдно хвастает и что она никогда не посмела бы совершить такую дерзость. Девушка смеялась ему под нос и поздравляла его с этою сладкою уверенностью. Леви, напротив, объявил, что он твердо убежден в истине рассказа. — Она хотела обеспечить свою подругу, — прибавил он, — можно ли ее упрекать?
И улыбка, значительнее прежних, пробежала снова по губам Леви.
— Но на кой черт ей это обязательство? — вскричал Ионафан, вырывая клочки волос из своей седой бороды. — Что она сделает из лоскутка бумаги, который, кроме меня, никому не может служить, потому что я отопрусь от приписки в пользу маркиза, которой никогда не думал и не помышлял выдавать в ущерб себе?