Палаццо Форли
Шрифт:
— Вы так думаете? — спросила с усмешкою Джудитта. — Леви, друг мой, потрудитесь дать мне чернильницу и перо… Спасибо!.. взгляните, синьор, и вы тоже, господа! Можно ли Ионафану отпереться от обещания, или акта, написанного вот таким образом?
Она показала им две строки, набросанные ею на краю описи дома Форли — все трое остолбенели: так удивительно были похожи почерки и подписи Ионафана, Леви и самого командора.
— Нечего делать, — завопил купец, — надо сейчас бежать будить Сан-Квирико: — он еще во Флоренции и не хочет выехать без своей картины Фра-Бартоломео, которую берет от меня в подарок за услуги… надо ему признаться в возмутительном поступке этой мерзкой поддельщицы и просить, убедить его выдать мне другое обеспечивающее свидетельство, а прежнюю его расписку
— Вы очень обрадуете венецианца приятным известием, что у вас из рук пропало его обязательство: он тогда уж наверное откажется от всякого платежа и выпроводит вас от себя, а сам дождется срока и подаст векселя маркиза ко взысканию, но уж в свою пользу!.. Что же тогда достанется вам?
Это очень простое возражение остановило дель-Гуадо. Он понял, как для него опасно разглашать о своей потере и какое орудие даст он против себя венецианскому скряге; он понял также, что поступок подруги Динах не так безвреден, как он полагал, и что с нею надо вступить в договор, потому что он отчасти в ее руках. Несколько раз прошелся он молча по комнате, советуясь сам с собою; возвратясь к столу, он опять спросил у Джудитты — чего она требует от него?
Голос и выражение его доказали ей, что он уже не шутит, а положительно готов заключить с ней перемирие на взаимных условиях. Она тоже переменила свой тон, и прежняя ирония ее исчезла. Она отвечала твердо и решительно:
— Я хочу только возможного, синьор! Я не враг вам и не желаю вашей гибели, но я устроиваю судьбу вашей же дочери! Мне известно ваше состояние — у вас, как в оборотах, так и налицо, около 100 тысяч франческонов, или шестьсот тысяч франков, из которых большая часть, вероятно, будет принадлежать Леви, а дочери, конечно, уделился бы лишь небольшой капиталец на приданое. Взамен ее законной доли я предлагаю уступить ей ту небольшую сумму, которую вам еще следует получить с маркиза, не ту, что значится у вас по векселям и закладным, а ту, которую вы действительно издержали для него, за исключением всего того, что уже вернулось к вам чрез Айнах!.. Это сущая безделица, тысяч с десяток флоринов, истраченных им для Динах в Венеции, и две тысячи вчерашних франческонов: мы говорим, стало быть, тридцать семь тысяч франков всего! Подарите их ей, то есть уничтожьте векселя маркиза и уступите ей ваши права на заложенное его имущество, на палаццо, картины, бумаги, фермы и прочее. Освободив таким образом Лоренцо, она предстанет ему как гений-хранитель, она возвратит ему все, что он истратил для нее, и счастье его и Динах будет устроено! Вот чего я добиваюсь для подруги моей, — сказала Джудитта.
— То есть Динах сделается маркизою Форли? не так ли? — спросил Леви дрожащим голосом.
— Почему же нет?
— Недурно! Очень недурно!.. — продолжал Леви. — План составлен умно и веден с утонченною, осторожною хитростью!.. Поздравляю вас с вашей маркизой! У вас большие способности… Уж не преподавали ли вам в пансионе полный курс науки Макиавелли?
— Это излишне, Леви! У нас, евреев, и дома можно научиться этой науке; оно не так мудрено, особенно с хорошими примерами пред глазами! Все искусство состоит в трех главных и важных условиях — вот они: хитрить, рассчитывать и приносить все прочее в жертву своей выгоде и своему себялюбию!
— А если падроне не согласится на ваши условия?
— Да!.. Если я не соглашусь и если по моему настоянию Сан-Квирико предъявит к взысканию векселя маркиза?
— Тогда уж не сердитесь на меня за последствия… Если в понедельник, на заре, векселя маркиза не будут доставлены Динах разорванные и вы не дадите ей письменного позволения от Сан-Квирико и от себя — делать с ними, что она заблагорассудит, я ровно в полдень отправляюсь к Лоренцо, рассказываю ему все козни, против него издавна заготовляемые, оправдаю хитрости, к которым была приневолена дочь ваша, открою ему ее происхождение, предостерегу его, а между тем, обязательство венецианца, украшенною вашею передачею на имя маркиза Форли, будет уже в руках правительства, и тогда маркизу останется только переменяться с Сан-Квирико взаимными обязательствами… Но маркиз не оставит без отмщения такую злобу и такие замыслы против себя!.. И меняла тоже будет против вас, взбешенный неисполнением обещанной сделки. О, если вы вздумаете отпираться от своей подписи и печати, если вы объявите кому-либо о подделывании расписки Сан-Квирико, я уговорю Динах отдаться под покровительство инквизиции, а у вас тогда трибунал спросит — по какому праву вы носите имя еврея, когда вы мавр?..
— О! на этот счет я не беспокоюсь! — возразил Ионафан. — Я не виноват, что воля моего отца, а пуще его бедность сдала меня еще маленького с рук на руки богатому португальскому еврею… что потом моему благодетелю угодно было признать меня своим наследником, усыновить и женить на своей единственной дочери, моей покойной Сусаннах. Я тоже не виноват, что благодаря моему прозвищу, принятому вместе с торговым домом покойного тестя, меня все почитают евреем и сектатором Моисея, когда в сущности, в совести и в душе я никогда не изменял долгу мусульманина. Мне легко будет сбросить с себя чуждое мне звание и вступить опять во все права моего настоящего. Еврейство мне не угроза… лишь бы уладились наши денежные несогласия! Кстати, о них: вы хотите меня погубить, требуя, чтоб я добровольно отказался в пользу Динах от плода столь долгих и постоянных моих трудов и стараний, от барыша, мне справедливо приходящегося за все понесенные мною убытки и расходы…
— Убытки, когда за тридцать семь тысяч франков вы хотите присвоить себе палаццо и галерею, оцененные в миллион! не считая еще ферм маркиза?.. Но вы свободны не соглашаться на мои условия, только в таком случае я предупредила вас о моих действиях и остаюсь при положенном!.. Прощайте, мне пора, и я очень устала от удовольствий этого вечера, проведенного в кругу моих добрых знакомых!
Джудитта, как ни в чем не бывало, поглядела на эмалевые часики, висевшие у ней сбоку на жемчужной цепочке, надела перчатки, облеклась в шляпу и плащ, и, приближаясь к двери, повторила решительным голосом:
— Теперь уж так поздно, что суббота по-настоящему началась — вам остается двое суток на размышление, и если в понедельник на заре Динах не получит вашего согласия с нужными бумагами, можете быть уверены, что я исполню свое обещание!.. До сегодняшнего вечера вы меня не знали и видели во мне ничтожную девчонку: вы ошиблись!.. Девчонка выросла! Маркиз получит мое извещение, а полиция вашу расписку! Кажется, лучше отказаться от незаконно приобретенных барышей, чем быть уличенным!.. Маркиз простит Динах; во всяком случае, шума и огласки им нечего бояться — они будут в их пользу!.. О ней пожалеют, как о жертве семьи, а вас станут обвинять. Как-то пойдут тогда торговые дела купеческого дома дель-Гуадо?..
Дверь захлопнулась за подругою дочери мнимого еврея.
Оставшиеся спрашивали себя — откуда у слабой девушки, совершенно чужой им, взялась вдруг энергия, готовая противустать всем им, и воля…
Джудитта поняла и разгадала каждого из них и нашла лучший способ управлять ими, порабощая себе их слабости и пороки.
Командор прервал обшее тягостное молчание, спросивши у Ионафана — что он думает делать и как поступить?
— Делать нечего, — отвечал тот с тихим отчаянием. — Мы в ее руках теперь, не она в наших!.. Завязывать историю, заводить страшную тяжбу — неосторожно и даже безрассудно при наших обстоятельствах. Одно открытие поведет к другому, вся цепь происшествий обнаружится ясно… Беда мне тогда, беда голове моей! Нет, лучше все замять и пожертвовать малым, чтоб спасти многое.
— Стало быть, вы покоритесь осьмнадцатилетней девчонке и ваша седая борода положит орудие пред ее волею?
— Что же мне делать?.. Я должен исполнить ее требования, чтоб только избежать огласки: чего доброго, она наделает такого шума, что я и от полиции, и от своих старейшин не сыщу места в целой Италии… Конечно, я теряю надежду, ласкаемую двадцать лет: я теряю все суммы, употребленные на воспитание Динах, на эту проклятую поездку в Венецию, но, как ни тяжело понести такой убыток, оно все легче, чем пропасть с головой!