Палач Рима
Шрифт:
По лицам сенатором пробежало недоумение. Кто-то нахмурил брови.
— Давайте еще раз задумаемся над словами «должен или нет». Говоря так, Тиберий дал нам понять, что решение, что сделать с этим человеком, остается за нами. Мы же, Призванные Отцы, истолковали эту фразу дословно. Выбор состоял вовсе не в том, заточить Сеяна в темницу или оставить на свободе. Нет, наш император порой бывает куда более тонок, чтобы его мог сразу понять даже верный ему Сенат.
Зал наполнился хором одобрительных возгласов. Веспасиан улыбнулся. Последняя фраза была явно
— Выбор, который предлагал нам наш возлюбленный император, на самом деле не был столь узок. В своей мудрости он знает, что, заточив Сеяна в темницу, мы лишь дадим повод для недовольства, волнений и даже гражданской войны. «Заточение или свобода» — нет, наш выбор был отнюдь не таков. Император имел в виду нечто иное. «Заточение или утрата всех привилегий», «заточение или домашний арест», или здесь в Риме или в провинции, «заточение или отказ в топливе и воде в пределах трехсот миль от Рима», «заточение или изгнание на остров или в далекий город».
Плавтий на минуту умолк, чтобы смысл его слов дошел до слушателей. Один за другим сенаторы начали выкрикивать свои предложения. Кто-то выбирал то или иное наказание, кто-то — снисхождение. Тогда Плавтий повысил голос, заглушая их.
— Или же, Призванные Отцы, — с пафосом произнес он, — «заточение или смерть». И я выбираю второе. Но не смерть римского гражданина, в которой Сеян отказал своим многочисленным жертвам. Нет, пусть это будет смерть врага Рима, смерть через удушение.
Зал взорвался ревом голосов, но Плавтий остался стоять, вскинув руки, ожидая, когда шум уляжется.
— И пусть это будет не только мое мнение, — продолжил он, как только волнение в зале слегка улеглось и его голос стал снова слышен. — Давайте сделаем все так, как надо — в отличие от утренней спешки, чтобы в воле Сената не осталось никаких сомнений. Пусть каждый сенатор встанет и выскажет свое мнение. После чего это предложение будет поставлено на голосование. Если ты, старший консул, согласен со мной, я бы просил предоставить следующее слово моему коллеге, Силию Нерву. Это его право как бывшего консула.
Плавтий сел, а Регул вновь взял бразды правления в свои руки.
— Консул Трион, ты согласен, что мы должны провести полноценные прения?
Трион не стал спорить: он сам требовал этого заседания и сам же совершил жертвоприношение. Поэтому он встал и что-то пробормотал в знак согласия. Впрочем, было видно, что он потрясен услышанным. Его фракция понесла невосполнимую потерю, лишившись в лице Плавтия авторитетного сторонника.
— Прекрасно. Тогда я предоставляю слово бывшему консулу Силию Нерву.
Вперед, слегка вразвалочку, вышел круглый немолодой мужчина.
— Призванные Отцы, я также требую для Сеяна смерти посредством удушения и также проклятие его памяти. Пусть его имя будет стерто со всех памятников и документов и предано забвению, — произнес он и так же слегка вразвалочку вернулся на место.
Со всех сторон донеслись дружные возгласы. Сенаторы поняли, что угодили в ловушку, из которой Сеяна уже не вызволить. Веспасиан, затаив дыхание, наблюдал, как на его глазах срабатывает план Антонии. Регул поочередно, в порядке убывания статуса, одного за другим вызывал сенаторов сказать свое слово. Лишь немногие находили в себе мужество что-то промямлить про снисхождение или хотя бы просить о том, чтобы Сеяну отрубили голову. Большинство высказалось за смерть посредством удушения.
К тому моменту, когда высказался самый младший из более чем четырехсот сенаторов, солнце уже начало клониться к закату, и консулы были вынуждены завершить прения.
Слово взял Регул.
— Призванные Отцы, прежде чем я поставлю вопрос на голосование, осталось высказаться лишь обоим консулам. Консул Трион, твое слово.
Трион медленно поднялся на ноги и неторопливо вышел на середину зала. У него был вид человека побитого, но не сломленного, готового до конца отставить свою правоту, причем единственно доступным способом.
— Призванные Отцы, в течение столетий мы не раз становились свидетелями тому, как человек по той или иной причине предавался гордыне, — голос Триона звучал ровно и неторопливо. Со стороны сенаторов тотчас же донеслись недовольные возгласы. Было понятно, что Трион нарочно тянет время.
— Кориолан, Гай Марий, Сулла, Тарквиний Гордый, Аппий Клавдий…
Перечисление имен продолжилось, и Веспасиан, как и сенаторы, заволновался, что Трион будет говорить, пока не сядет солнце, и тогда дебаты будут объявлены незавершенными и никакого голосования не состоится.
— Сегодня же нам пора посмотреть, что за человек Сеян, — продолжил Трион, после того как перечислил несколько десятков исторических фигур. В зале то и дело раздавались возмущенные выкрики, отчего он был вынужден повысить голос. — Тот ли он человек, который…
Увы, он не договорил, потому что в лицо ему, едва не сбив его с ног, полетел табурет. Трион покачнулся, по правой щеке потекла кровь.
В забрызганной кровью тоге Трион отступил назад и, расправив плечи, открыл было рот, чтобы заговорить снова, но не успел произнести и слова, как на него обрушился настоящий залп табуретов. Младший консул упал и был вынужден ползком искать спасения позади своего консульского стула.
— Спасибо, мы ценим твое мнение, консул, — кивнув своему коллеге, произнес Регул, как будто не заметил ни крови, ни синяков. — Я тоже требую смерти. Сейчас мы разделимся. Те, кто за — пройдут справа от меня, те, кто против — слева. Итак, мы голосуем за то, чтобы приговорить Луция Элия Сеяна к смерти через удушение и проклятию памяти. Имя его будет повсеместно стерто.
Сенаторы, отталкивая друг друга, наперегонки бросились вперед, чтобы пройти справа от консула, лишь бы никто не подумал, что они против. Через считанные мгновения остался лишь один человек, кто этого не сделал: Трион, который все еще прятался за своим стулом. Осторожно высунув голову, он обвел взглядом зал и понял свое поражение.