Палач Рима
Шрифт:
Но почему они осудили тебя? Ведь ты ни в чем не виноват! — стенала Апиката.
— Виноват, мама, еще как виноват. К тому же на месте Тиберия я поступил бы точно так же. У тебя для утешения есть Капитон и маленькая Юнилла. Береги их и уезжай с ними из Рима.
— Нам пора, — сказал Веспасиан, отрывая руки Апикаты от сына.
— Прощай, мама. Обещаю тебе, что умру с честью, — сказал Страбон, целуя мать в лоб. — Помни меня.
Веспасиан повел его прочь.
— Буду помнить, сын мой! — крикнула им вслед Апиката. — И клянусь, я скажу Тиберию,
Веспасиан отомкнул низкую дверь Туллианума и подтолкнул Страбона. Тот на мгновение замер на пороге. В последний раз взглянув на ясное, синее небо и набрав полную грудь свежего воздуха, Страбон пригнулся и шагнул внутрь. Подземелье тотчас дохнуло на них могильным холодом. Веспасиан невольно поежился. Так бывало всегда, когда он входил в узилище.
Помещение было тесным, низким и без окон. Посередине пола располагался люк. В дальнем конце за столом сидели три тюремщика и при свете масляной лампы играли в кости. Как только преторианцы закрыли дверь, они тотчас же вскочили с мест. Магн и его друзья остались стоять снаружи, вместе со стражниками.
— Еще одного в камеру? — спросил у Веспасиана старший тюремщик, осклабившись беззубым ртом и вытирая руки о грязную тунику. Он явно получал удовольствие от своей работы, что Веспасиану казалось омерзительным.
— Нет, Спурий, — ответил Веспасиан. — Ты должен немедленно казнить его вместе с его отцом, — с этими словами он указал на люк в полу.
— Сеянов сынок? Ну-ну, отправим к праотцам сразу обоих. Такого у нас еще не было.
Подручные Спурия захихикали.
Рубим или крутим? — спросил Спурий, разглядывая шею Страбона, как будто перед ним был жертвенный баран. Страбон продолжал стоять с гордым видом, не обращая внимания на омерзительного тюремщика.
— Крутим! — едва ли не выкрикнул Веспасиан, чувствуя, как в душе закипает гнев. — И поживее!
— Это хорошо. Меньше грязи потом убирать, ребятки, лишь чуток дерьма и мочи. Гоните мне пару удавок, и я живо вздерну этого паренька, — с этими словами Спурий поднял люк и сбросил вниз веревку, что крепилась к железному крюку на потолке.
— Прошу наверх, господин хороший, — крикнул он вниз с притворной учтивостью.
Веревка тотчас натянулась; в следующее мгновение, ухватившись за края, из люка выкарабкался Сеян, голый, в одной лишь набедренной повязке.
Хотя на его потное тело налипла солома, от него исходило ощущение достоинства и власти. При виде его Веспасиан едва не отшатнулся в ужасе. Взгляд Сеяна был полон ненависти к своему тюремщику.
— Император и Сенат в конце концов одумались! — порычал он в лицо Спурию. — Я никогда не забуду твоего гостеприимства, жалкий червяк!
— Боюсь, ты ошибаешься, отец, — подал голос Страбон.
Услышав голос сына, Сеян резко обернулся. Перед ним, между двумя преторианцами, закованный в цепи, стоял Страбон. Он тотчас понял, что это значит, и на какой-то миг самообладание изменило ему. Однако затем он кивнул и улыбнулся кривой улыбкой.
— Понятно. Так вот значит, чем все кончилось, — он посмотрел на преторианцев. — И сколько же Тиберий заплатил гвардии, чтобы та предала меня?
Оба гвардейца ничего не ответили, глядя перед собой.
— Ага, стыдно признаться? — усмехнулся Сеян. — Хорошо, попробую угадать. По двадцать золотых каждому?
Преторианцы хранили молчание, отказываясь смотреть ему в глаза.
— Значит, тридцать?
Было видно, что обоим неловко.
Глаза Сеяна от удивления полезли на лоб.
— Так значит, и двадцати не дали. Эх вы, продажные шлюхи.
— По десять золотых, отец, — сообщил Страбон. — Они сами хвастались, пока вели меня в Сенат.
— Хвастались! Хвастались, что получили по десять золотых! Какие-то жалкие двести пятьдесят денариев! — Сеян расхохотался. — Император выкупил свою империю меньше чем за годовое жалованье рядового преторианской гвардии! Вот это покупка! Да за такую цену вскоре любой сможет себе позволить императорский пурпур!
С этими словами он плюнул преторианцам под ноги.
— Ладно, давайте кончать!
Его взгляд упал на Веспасиана. Он тотчас нахмурился и ткнул в него пальцем.
— Я знаю тебя. Сегодня утром ты прятался за колонной в храме Аполлона. Если ты один из триумвиров, то что ты забыл рядом с храмом, где проходило заседание Сената, на котором я должен был получить трибунские полномочия?
— Мне было так велено, — ответил Веспасиан, глядя Сеяну в глаза.
— Кем велено? Макроном?
— Нет, Антонией, — честно признался Веспасиан, не видя смысла скрывать имя той, что сыграла ключевую роль в свержении его пленника.
Сеян улыбнулся мрачной улыбкой.
— Эта старая сука? Так значит, это она, а не Макрон?
Веспасиан кивнул, по-прежнему глядя Сеяну в глаза.
В глазах пленника промелькнул огонек узнавания.
— Я ведь уже видел тебя раньше?
— Верно, видел.
— На стене дома Ливиллы пять лет назад. Ты был в числе тех, что пришли освободить рабыню, личного секретаря Антонии.
— Верно. Я был среди них.
Вы поступили как храбрецы.
Веспасиан продолжал смотреть в глаза Сеяну, как будто слова похвалы его не касаются.
Сеян какое-то время молча смотрел на него. Все, кто были рядом, стояли, не пошелохнувшись, как будто чувствовали, что между этими двумя, триумвиром и осужденным на смерть, возникла некая незримая связь. Веспасиан расправил плечи и гордо вскинул голову. Куда только подевался его страх!
— Есть в тебе нечто, молодой человек, — наконец произнес Сеня. — Нечто такое, что есть и во мне. Железная воля. Антония наверняка ее тоже разглядела в тебе, если она спустя пять лет вновь прибегла к твоей помощи. Обычно она выбрасывает людей уже через несколько месяцев, как только использует их в своих целях. Значит, она считает, что ты годен на нечто большее. Вчера помощник Антонии, сегодня римский палач. Что же уготовано тебе завтра? Кстати, как твое имя?