Палач, сын палача
Шрифт:
Понимая, что Берта Гросвинтер теперь не может уже зарабатывать себе на жизнь сбором хвороста, Миллер забрал ее с собой, объясняя свой поступок тем, что не все еще понятно с этой особой, и самое милое показать ее другим комиссарам в Ортенау, где есть возможности для проведения знаменитой водной пробы и где она будет находиться вплоть до окончании расследования.
В тот же год, Берта Гросвинтер была отправлена в одну из деревенек, в которой жили сбежавшие из тюрем люди, где она была приставлена пасти стада гусей.
Глава 3
Опасный преступник
Демоны, отосланные на греховные дела, находятся не в аду, а здесь, в пределах нашего темного земного воздуха. Поэтому-то они и имеют здесь иерархию, которая будет отсутствовать в аду.
Петер вернулся в Ортенау, где теперь у него был большой дом и где жили Грета и Клаус, через неделю, после того как туда переехал со всем добром, библиотекой и оставшейся прислугой фон Канн. Он заранее знал дом, который приглядел для себя бывший верховный судья, и даже помогал ему, наводя справки о соседях и одолжив на первое время свою экономку. Тем не менее встретиться им не удалось.
Дом фон Канна был закрыт и запечатан, никого из слуг не было. Почесав в затылке, Миллер решил разузнать в городском совете, куда мог подеваться его друг и покровитель, но не успел это сделать, так как его самого спешно вызвали туда.
От внимания Миллера не укрылось, что у парадного подъезда, где кроме лакеев в любое время дня и ночи стоит пост гвардейцев, сегодня теснились кареты с гербами судей Ортенау.
Поднимаясь по белой мраморной лестнице, Миллер был принужден вертеть головой, постоянно здороваясь и раскланиваясь с местной знатью, это могло говорить только об одном – сегодня в Ортенау решается что-то архисерьезное, и это что-то имеет отношение к суду, палаческому мастерству, и возможно, ведовству. Иначе, зачем было вызывать малозначительного инспектора по делам ведьм в такое прекрасное собрание. На втором этаже у дверей в главный зал толпились приглашенные придворные. Так что Миллер хотел было встать в сторонку, дожидаясь вместе со всеми аудиенции у герцога или кого-нибудь из важных чинов, по чьему приказу Миллер был вызван в городской совет, в то время как присланный за ним слуга упорно приглашал его зайти в зал.
Все это было более чем странно и малоприятно, так как маленький Петер Миллер вдруг оказался в центре внимания, а этого ему вовсе не хотелось.
Украшенные золотом двери распахнулись как раз в тот момент, когда Миллер поравнялся с ними, так, словно стоящий за дверьми лакей подглядывал за приглашенными через замочную скважину.
Петера Миллера тут же взяли за руку и, заперев за ним дверь, проводили в самый темный угол зала, где ждал его разодетый по случаю собрания в свой лучший камзол розового цвета и каштановый парик герцог Аугуст Годельшаль, сюзерен Ортенау.
Сюзерен города в тот день был встревожен и более взвинчен, чем обычно. Казалось, что он пытается решить какую-то важную и пугающую его самого задачу, но просто не может заставить себя приступить к ней.
– Должно быть, вы уже догадываетесь о цели, ради которой я попросил вас явиться сегодня? – проницательно глядя на Миллера, начал разговор герцог.
– Понятия не имею, – Миллер простовато развел руками.
– Ну да, ну да, конечно. Признаться, самый догадливый из наших подданных не смог бы предсказать того, что у нас приключилось! Тем не менее я все же надеялся, что вы окажетесь умнее умных. Впрочем, не будем ходить вокруг да около. Эти крысы давно уже толкутся на лестнице, и я не могу заставлять их ждать дольше положенного. Так что сразу к делу, – он нервно сцепил пальцы, так что перстни на них ударились друг об друга. – До того как принять должность комиссара, вы служили в Оффенбурге первым палачом. Так ли это?
– До того как принять должность главного комиссара с особыми полномочиями карать или миловать, – поправил герцога Миллер, сдвинув брови. Начало разговора ему не понравилось.
– Все верно. Не будем придираться к словам, у нас слишком мало времени. Да и речь, честно говоря, не о вас.
Петер напрягся, герцог Годельшаль говорил почти шепотом, так что Петеру приходилось нагибаться к самым устам хозяина Ортенау, тем не менее светлейший герцог не догадывался или попросту не собирался предложить ему стул.
– Помните ли вы верховного судью Оффенбурга господина Себастьяна фон Канн?
– Прекрасно помню, – у Миллера сжалось сердце.
– Замечательно, – судья старался не глядеть в лицо Миллера, разглядывая свои перстни. Один из них оказался недостаточно блестящим, и герцог был вынужден потереть его об атласные панталоны. – И каков он был в Оффенбурге?.. этот ваш верховный судья?
– Что я могу сказать о своем бывшем начальстве? Начальство как начальство. Насколько я знаю, когда я уезжал из Оффенбурга, он верой и правдой служил тамошнему бургомистру свыше десяти лет и…
– И за эти десять с лишним лет на его работу не было никаких нарекании?! – всплеснул руками герцог Годельшаль.
– Простите, мой господин, светлейший герцог, но откуда мне знать? – смутился Миллер, ему не нравилось стоять, согнувшись, так как начинала ныть спина. – Нижестоящие обычно не должны лезть в дела вышестоящих, – он чуть разогнул поясницу, переминаясь с ноги на ногу.
– Никто и ничего не знал. Признаться, я сам пригласил Себастьяна фон Канн и даже предложил ему на выбор несколько должностей при моей особе и в суде. Но, кто же мог знать! В общем, оказывается в Оффенбурге сейчас идет шумный процесс по делу двоих работавших у него женщин, которые признались в том, что они посвящали себя дьяволу, служа ему в постели. А дьяволом был сам фон Канн!
– Себастьян фон Канн! – Миллер поймал себя на том, что чуть не выкрикнул это имя, выдохнув его, как выдыхают вопль боли.
– Да, мне написал бургомистр Оффенбурга, к письму прилагаются копии протоколов допросов, в которых эти женщины разоблачают коварного судью. И я не вижу повода для недоверия. В общем, так. Я приказал задержать фон Канна со всей его прислугой, и теперь он находится в нашей тюрьме. От вас же я жду, чтобы вы на время заняли место палача и вытянули из преступника показания, – говоря это, герцог Годельшаль вдруг начал заикаться, его глаза бегали, а руки не находили себе места, теребя золоченые пуговицы камзола или дергая великолепные кружева манжеток. – Потому как для человека такого ранга, как фон Канн, я обязан дать и лучшего палача. А у меня нет лучшего палача! Одни бездарности и тупицы! Короче, господин Миллер, я повелеваю вам лично заняться фон Канном и сделать все так, как вы умеете.
Оглушенный и опустошенный свалившемся на него известием Петер Миллер вернулся домой, где взял свой старый костюм, сундучок, и приказав жене собрать с собой все самое вкусное, что ни есть в доме, и упаковать пару бутылок дорогого, купленного на случай неожиданного визита к Миллерам кого-нибудь из начальства, Петер кликнул с собой Клауса. И вместе нагруженные и молчаливые она отправились в тюрьму.
Идти следовало недалеко, всего-то два квартала, но Петеру Миллеру вдруг показалось, что он идет и идет по бесконечной мощеной булыжником мостовой, и, никогда не будет конца этой дороге. Да лучше бы так и было, лучше бы ему идти и идти, смотря на дома и серое небо. Идти вечно. Лучше бы никогда больше ему не видеть тюрьмы, где ждет его приготовленный к пытке гроссмейстер ордена Справедливости и Милосердия, добрейший и справедливейший из людей, когда-либо живущих на земле – Себастьян фон Канн.