Палач
Шрифт:
— Мой дорогой рыцарь совсем недавно говорил о том, что путешествие началось радостно. А затем сказал «но»! Что за печаль заставила произнести это «но»? — поинтересовался Венцель Марцел, откидываясь на спинку кресла.
— Это «но», бюргермейстер, некоторая досада, поселившаяся в моей душе.
— Вы поделите ее с нами? — как студент студента спросил охмелевший лекарь Гельмут.
— Да. Ведь мне придется просить твоей помощи, бюргермейстер.
— Всем, чем смогу, — медленно произнес Венцель Марцел и напрягся всем телом.
— Дело в том, что, прибыв в замок моей невесты, я не застал ее там. Добрый граф Вюртембергский с печалью поведал мне, что прошло уже более полугода, как она тайно покинула стены родного дома и, окрыленная высокой целью служения Господу, отправилась с добрыми монахами и монахинями для совершения богоугодных дел. Вот она у меня какая. Чистая и богобоязненная. Не такая, как большинство женщин, которые сопровождают нашего императора. На таких я уже насмотрелся. Моя Имма с детства набожна, и слово Господа для нее превыше всего.
— И вы думаете, что ваша невеста находится где-то в нашем городе? — Бюргермейстер икнул и как-то странно посмотрел на Гельмута Хорста.
— Я уверен, что она где-то здесь. Мне указали путь этих добрых странствующих монахов и монашек, и он привел меня сюда.
— Может быть, речь идет об этих наших флаг… — начал было молодой лекарь, но осекся, увидев гневное лицо Венцеля Марцела, и уткнулся носом в чашу с вином.
Крупная капля пота скатилась по щеке Венцеля Марцела. Он задумался и, как всегда, когда волновался, громко засопел. Вдруг счастливая мысль посетила его большую голову, и он сказал:
— Мы, конечно, будем рады помочь славному рыцарю. И я знаю, кто наверняка справится с этой задачей. Хейла!
На зов хозяина тут же явилась служанка.
— Пошли кого-нибудь за господином в синих одеждах.
Хейла коротко кивнула и скрылась за дверью.
— А кто он, человек в синих одеждах? — осведомился барон.
— О! Этот человек вам знаком. Теперь он палач нашего славного Витинбурга.
— Неужели речь идет об ужасноликом Гудо? — со смехом спросил молодой рыцарь.
— О нем самом, — грустно ответил Венцель Марцел.
— Вот о палаче я и пришел поговорить, — вдруг вспомнил лекарь Хорст. — Согласно вашей просьбе, бюргермейстер, я несколько дней бывал у… этих, наших… И никакого хлеба с дрянной травой у них не обнаружил. Да и людей я посмотрел. Ничего такого подозрительного я не увидел. Они веселы и трудолюбивы. Конечно, их тела несколько изуродованы шрамами. И свежими, и зарубцевавшимися. Ну а как же иначе, учитывая все их самоистязания…
— О каких самоистязаниях ты говоришь? — ковыряясь в зубах, спросил Гюстев фон Бирк.
— Это все во славу Божью, — торопливо пояснил бюргермейстер. — Наверное, вам будет интересно увидеться с палачом.
— О да! Еще как! Ведь я сам видел, как изуродована его рука. Из жалости к нему я готов был сам отрубить это месиво, чтобы он выжил. Но он так просил за свою руку, что я не выдержал и согласился отпустить его на все четыре стороны. Зачем мне однорукий? А зачем этот однорукий городу?
— К счастью, все обошлось. И к этому приложил свои знания и умения наш лекарь. Палач Витинбурга о двух здоровых руках, — улыбаясь, ответил Венцель Марцел. Хотя капли пота все еще продолжали скатываться по его щеке.
— Ты, Гельмут, великий лекарь! — удивленно вскинув брови, промолвил молодой рыцарь. — Не желаешь ли присоединиться к моему отряду? С твоим умением ты заработаешь на войне груды золота и серебра.
— Нет. Меня часто призывают мои горожане. Я им нужен. Мои знания академические. Не то что у этого выскочки палача.
— А что, он занимается врачеванием? — потянувшись за вином, спросил молодой барон.
Гельмут Хорст пьяно вскинул голову и со злостью произнес:
— Этот палач решил, что и он может быть лекарем. Тыкает некоторым глупым горожанам свои мази и снадобья. Думает, что они им помогают…
— Но, Гельмут, согласись, многим они помогли, — неожиданно для себя возразил Венцель Марцел. — А тот случай, когда ты отказался вправлять ногу старому рыбаку? Палач это сделал в мгновение. А еще…
— Будь он проклят, ваш палач! — гневно выпалил лекарь. — Какое право он имеет лечить людей? Отнимать их у меня? И что самое страшное, так это то, что он позволяет себе поправлять меня. Я уже вам, бюргермейстер, говорил, чтобы вы запретили ему его колдовство. Иначе… Я ему отомщу, очень жестоко отомщу. Не будь я Гельмутом Хорстом…
— Ну, ну, Гельмут. Ты разгорячился. Он всего лишь палач. Я ему скажу, чтобы он даже не приближался к больным. Но ты же сам отказался помогать этим, нашим… А палач берется лечить их недуги. Если бы не он, многие не смогли бы работать. А так уже почти и закончили канал. Но горожан я ему запрещу лечить. Это да. Хотя он денег не берет. И как-то у него получается. Вот и тянет людей к нему, если случается несчастье.
— Все это у него от дьявола. Отец Вельгус тоже об этом часто говорит и не допускает его к своему причастию. В душе этого Гудо — демоны ночи и зла. И каждый, кто принимает помощь палача, соприкасается с дьяволом.
— Да, что-то от дьявола в нем есть, — согласился молодой рыцарь. — Наверное, с ним в душе он и родился. Недаром в моем отряде все обходили его стороной. Да и он ни с кем не сблизился. Хотя я ему благодарен. Рукой он пожертвовал, когда опасность угрожала мне. Но он был моим слугой. Это был его долг. И все же, лекарь, как тебе удалось вылечить его руку?