Паладин из прошлого тысячелетия
Шрифт:
Юлик взорвался от смеха.
— Вот умеешь ты всё испортить Люци, — пробасил он. — Грустная…
— Я так и говорю, а накрыл он нас своим плащом, рваный чёрный плащ, а аура и правда грустная, будто он печалился, печалился настолько, что эмоции сжигали всё вокруг.
— Плащ говоришь? — Юлик вмиг стал серьёзным. — Это точно тёмный паладин.
— Да что за сказка? — взорвалась Арина. — Не расскажете?
— В общем, в далёкие-далёкие времена, в далёких далёких местах…
— Короче! — хором попросили все.
— Жил
Глава 14
Три шага вниз
Это истощение не было похоже на другие. Хотя, сказать ради справедливости, я терял сознание от перенапряжения всего несколько раз. Нужна выборка побольше.
Стоило глазам сомкнуться, что-то потянуло меня вниз, создалось ощущение, что я бесконечно падаю, падаю в озеро света.
В следующий миг ощутил, что стою в плохо освещённой комнате с парой окон, за которыми ещё не разошлись утренние сумерки. Горят свечи, а на меня смотрят такие знакомые лица. Три ряда парт с детьми, чумазые мордашки нахмурены, одна девочка даже отвернулась.
— Дрянной мальчишка, — в голове разразился удар, будто кто-то стукнул в огромный гонг.
Поворачиваюсь, чтобы увидеть насупленного парнишку шести лет. Он стоит перед преподавательницей. Его лицо опущено, но глаза сияют злостью и несгибаемой гордостью.
Дверь в класс открывается, входит невысокий человек с непомерно большим животом. Его шапка съехала в сторону, волосы прилипли ко лбу, лицо покраснело, как и нос. В комнате ощутимо запахло винными парами. Мальчик поднял голову и встретился с вошедшим взглядом.
Мужчина возвышался, как гора. В комнате разом стало тесно, все дети пригнулись. Одет пришедший был в овечий тулуп и добротные сапоги, а на пальцах красовался перстень, что выдавал всем благородным император Руси.
— Тот поганец, что моего Тимоху укатал? — окосевшим голосом спросил новоприбывший.
— Да, ваше благородие, он самый, — бабка, что обучала языку русскому, согнулась в три погибели, стала в разы меньше и убралась в угол, смотря на паршивца горящими злорадством глазами.
— Я боярин Злат Петров, — сказал мужчина ребёнку. — Знаешь, что это значит?
— Нет, — сверкнув глазами, ответил малец.
— Это значит, не тебе чернь вонючая моего сына грязными руками трогать, — произнёс боярин, сделал крупный шаг и врезал мальчику по лицу, звонко, так, что тот упал на колени.
Из разбитого носа парнишки пошла кровь, ухо горело, как и щека.
— Боров, — процедил мальчик.
— Что ты сказал?!
Хмельной боярин, что уже отошёл, повернул голову в сторону поднявшегося ребёнка. Его ноги дрожали, но он стоял, смотря благородному в глаза.
— Повтори! — прорычал тот.
— Не будет
Мужчина снова подошёл, быстро схватил пацана за холку и повёл наружу, не забывая ругать на чём свет стоял.
Закинул в сугроб, как щенка, дёрнул из рук извозчика кнут и пару раз заехал по рычащему мальцу. Но тот не унимался. Поэтому пузан приноровился и треснул по голове наглеца сапогом, заставляя глупого ребёнка затихнуть. Посмотрев на дело рук своих, он сплюнул и пошёл прочь, занимая место в повозке, возле которой уже кружили три стражника в латах.
— Всё в порядке, ваша милость?! — спросил капитан стражи. — Надо было нам поручить, мы бы в миг…
— Чего я, с плешивым кутёнком управиться не смогу? — встал на дыбы боярин, но долго бунтовать не стал, уселся в сани и свистнул извозчику, чтобы тот поторапливался. Заскрипел снег, дуги саней и кожа хомута, унося благородного восвояси.
Мальца тем временем вынули из сугроба. Начались причитания учительницы. На оры подоспел мимо проезжающий лесник, тут же останавливаясь.
Крепкий конь быстро домчал до халупы на отшибе. Снег искрился и бережно ловил каждый луч восходящего солнца, когда двери дома открылись от пинка.
Лесник затащил парнишку внутрь, где тот жил в матерью и больным отцом.
— Нет! — закричала русоволосая усталая на вид женщина, падая перед маленьким телом, сваленным на пол в горнице. — Он мёртв?! Мёртв?
— Жив, сорванец, — прошамкал старик. — Да досталось ему немало, рука у боярина тяжёлая. Снова видать гонял этого поросёнка, Тимоху, шобы неповадно было детей крестьянских портить… Девочкам и шести нет, ан всё нет спасения от этого пёсьего сына.
— Святушка! Живой? — мать била мальчика по щекам, пытаясь привести в чувства.
— Живой… — тихо ответил ребёнок.
— Ну и чего пугаешь? Что снова случилось?! — задавала вопрос за вопросом матушка.
— Я победил, — насупился ребёнок с красным пятном во всё лицо на левой щеке. — Тимке уже пятнадцать лет, но ума нет, как говорят в учебнице.
— Говорила я, не след, не твоё дело, — покачала головой мать. — Опять тебя задирали?
— Да, задирали, — кивнул ребёнок, осматривая всё вокруг мутными от боли и слёз глазами. — За язык слишком правильный, за то, что не кланяюсь, за девочек наших, много за что.
— Я всегда тебе говорила, помнишь… — прошептала мать, прижимая голову сына к груди. — Прими свою силу, сынок! Будь милосерден и терпелив…
* * *
На моём лице появились две солёные дорожки. Я помню мама, я правда помню, я старался, старался пока был жив. Но кто сказал, что смерть приходит, когда наше сердце останавливается? Мы так мало знали о мире, ты так мало рассказывала…