Паладины
Шрифт:
Крестоносцы перевязывали раны, наполняли бурдюки с водой, ловили лошадей и грабили дома побогаче. За время боя большая часть населения успела спрятаться в окружавших город кустарниках, так что криков насилуемых женщин в этот раз почти не было.
С собой прихватывали только ценные и легкие вещи: серебро, золото, каменья, специи. Тащить добычу предстояло большей частью на собственном горбу, потому тяжесть брать никто не желал. Кнехта, выбросившего щит и водрузившего на телегу красивое кресло с золотой инкрустацией, едва не повесил собственный сюзерен. Места на повозках предназначались только для раненых или немощных пилигримов и добычи господ. Рядовым паломникам предстояло самим заботиться о транспорте для трофеев.
Выступили под вечер.
Барон в последний раз помолился над холмиком с наспех сбитым крестом, пообещал туземцам вернуться и сжечь селение, если кто-то надругается над христианским кладбищем. Местные жители слушали молча и угрюмо. Так же молча они разбрелись по домам.
Крестоносцы двинулись в путь. Горы были близки, как никогда.
8
Шли всю ночь, а утром сделали короткую остановку у входа в ущелье. По словам итальянца, на выходе из этого самого ущелья начиналась тропа, ведущая на перевал, за которым, собственно, и схоронилось капище. Место, где, вероятней всего, находится установка.
К Горовому подскакал барон. Как более именитый он имел право оспаривать любое решение рыцаря и даже претендовать на роль командира их сводного отряда. Но горечь утраты все еще давила на франка, так что впитанная с молоком матери гордость, перерастающая у некоторых его земляков в спесь, пока себя не проявляла.
– Куда мы едем, сеньор рыцарь? – голос Рональда был глух. Лицо де Виля сильно осунулось, глаза по-прежнему были пусты.
Пока подъесаул собирался с мыслями, вылез Костя:
– В горах есть монастырь языческого бога, который мы собираемся разграбить и сжечь.
Рональд Бозэ недовольно зыркнул на не в меру прыткого оруженосца, но Горовой согласно кивнул, значит, не стоит поучать младшего, если его собственный сюзерен терпит такое поведение.
Барон отъехал. К нему тут же подскакало несколько рыцарей из его отряда. Объяснение устроило всех.
Горы приближались.
– А ты заметил, Костик, что дорога здесь добрая, а селений нет?
Казак был прав. За весь ночной переход крестоносцы не увидели ни одного огонька, не встретили ни одного ответвления от старой тропы, по которой их уверенно вел изменник-проводник.
Малышев легкомысленно пожал плечами:
– Ну и хрен на них, Михалыч… Может, место здесь такое, что только монастыри строить… Ну, там, земля не родит… или что-то в этом роде.
Казак покачал головой:
– Нехорошо это, когда люди святынь сторонятся. Даже когда эти святыни басурманские… Неправильно…
Будто стремясь развеять все сомнения казака, из-за туч выглянуло солнышко. Кнехты и рыцари подтянулись, даже лошадки начали веселее потряхивать гривами. До начала тропы воины Христовы добрались около полудня. Дошли и остановились. Дальнейший путь предстоял по узкой, едва видимой дорожке, вьющейся по каменистой почве и убегающей куда-то ввысь.
Давид излучал оптимизм:
– К вечеру перейдем перевал, там долина. На той стороне долины стоит святилище. Если не останавливаться, двинуться всем вместе, то…
Горовой оборвал этот словесный поток:
– А как там с охраной? Ты говорил, что капище могут охранять сто воинов!
Казак неумело старался подловить проводника, но тот был сама наивность.
– Когда? Я говорил? – Итальянец честно хлопал большими карими глазами. – Там три десятка стражей, может быть, с десяток гостей, и никого больше. – Он указал на лагерь связанными руками. – А здесь почти три сотни славных воинов, умелых и прекрасно вооруженных.
Горовой поморщился, но кнехты и рыцари, стоящие поблизости, приосанились. Они глотали грубую лесть шпиона, не разжевывая.
Костя посмотрел на подъесаула. Главным теперь был он. Тимофей Михайлович пожевал тяжелыми челюстями. Казак думал, как правильно подступить к окончательной фазе похода… Пока же:
– Лагерь строить. Частокол ставить, канавы копать.
…У подножия горы бил небольшой родничок, и крестоносцы расположились вокруг единственного источника воды. В засушливой местности это было разумно.
Лагерь ставили до сумерек. Давид тихо намекал, что медлить не стоит, но пленника не слушали.
Вокруг повозок, поставленных в круг, люди вырубили кусты, вкопали колья на случай атаки кавалерии, сделали навесы для защиты лошадей и раненых. Половину отряда, включая лазарет и обоз, Горовой оставлял здесь.
Давид аж взвился. По его словам, крайне неразумно сначала тратить время на устройство лагеря, а потом еще и распылять силы. Тимофей Михайлович молча выслушал шпиона и приказал связать его. Для верности итальянцу заткнули рот.
Теперь в тылу хозяйничал Венегор. Горовой попробовал уговорить барона взять на себя охрану лагеря, но Бозэ не желал отсиживаться и стремился в бой.
С фламандцем остались человек семьдесят больных, три десятка слуг, обозников и полсотни пехоты, то есть мечников, арбалетчиков и спешенных копейщиков. Рыцари рвались к главному призу – богатой языческой обители.
Подъем начался утром.
Вечером самые ловкие разведчики из числа паломников проверили склоны на предмет возможных засад. Всю ночь скрытые секреты сторожили проходы. Но опасности не было.
Христовы воины шли в набег веселые и отдохнувшие. Враг был рядом, он был в неведении, значит, их ждал успех. В это верили все.
Перевал прошли легко. Солнце еще только касалось зенита, когда крестоносцы увидели нужную им долину. Назвать цветущим это скопище камней язык не поворачивался. Да и размерами площадка среди скал, куда их вывел проводник, воображение не поражала: узкая полоска безжизненной земли, к которой ведет даже более крутой спуск, чем был подъем.
Христиане шли гуськом, поддерживая соседа и связываясь веревками. Горовой высматривал приметы святилища… И не находил их.