Палитра
Шрифт:
– А-а! – равнодушно протянула старуха.
– Хочешь, твой портрет нарисую?
– Что, понравилась? – старуха хитро улыбнулась.
– Уж больно много у тебя морщин.
– Так ты мне лучше крем от морщин подари! – она хрипло засмеялась, показав свой единственный зуб.
– Думаю, тебе крем уже не поможет.
– А ты меньше думай, – лукаво подмигнула старуха. – Твоя голова еще думает, а ноги уже знают дорогу.
Федор не нашелся что ответить, и старуха повернулась к нему спиной, заинтересовавшись группой туристов,
Проводив старуху взглядом, Федор еще некоторое время размышлял над ее словами, но, так и не найдя в них смысла, опять перевел взгляд на купола церкви.
«Какая всё-таки красота!» – вернулся он к прерванной появлением старухи мысли, сощурив глаза от удовольствия. Созерцание красоты всегда наполняло его душу тихим восторгом, который заставлял забывать обо всем на свете.
Пять сверкающих куполов на фоне серого неба…
Белые, будто подсвеченные, стены церкви…
Неясная мысль мелькнула в голове Федора, заставив его вздрогнуть.
«Белый цвет… Свет…» – смутный образ, внезапно появившись, так же быстро исчез.
Федор подошел к церкви и безотчетно погладил стены рукой. Холодный оштукатуренный камень вернул его к реальности.
Ему стало неловко при мысли, что кто-то мог наблюдать за ним. Должно быть, со стороны он производил впечатление не вполне нормального человека. Оглядевшись и убедившись, что никто на него не обращает внимания, Федор облегченно вздохнул.
Почему-то вспомнились слова старухи: «Твоя голова еще думает, а ноги уже знают дорогу».
Возможно, в этих словах есть доля правды. Раньше он не замечал, чтобы ноги его сами несли. А тут… Что его заставило прийти именно сюда, к этой стене? Этого Федор пока понять не мог, но был убежден, что всё это неслучайно.
Он вспомнил, что у него закончились сигареты, и быстрым шагом направился к ближайшему магазину.
Дорога заняла минут десять. Федор всё старался осмыслить слова старухи и восстановить внезапно возникший образ. «Белый цвет… Свет…» Но это было так же бесполезно, как попытаться вспомнить забытый сон.
В магазине Федор остановился у прилавка вино-водочного отдела, отыскивая взглядом на полке с табаком свои сигареты «Премьер».
– Что, художник, скинемся на пузырь? – легонько толкнул Федора потрепанного вида мужик.
– Нет, – ответил Федор, – у меня денег только на сигареты.
– Искусство не кормит? – покачал головой мужик.
– Не кормит, – подтвердил Федор.
– Дела…
Федор не ответил, полагая, что разговор закончен. Но мужик снова ткнул его рукой:
– А давай так: с меня вино, с тебя сигареты. Я ведь тоже в некотором роде человек искусства – поговорить будет о чем.
Федор после минутного колебания согласился.
– Ладно. Давай поговорим.
Федор купил сигареты, а мужик бутылку портвейна.
– Тут рядом дворик подходящий, – сказал он и первым вышел из магазина, Федор направился следом.
Они молча прошли полквартала. Замедлив шаг возле дома с высокой аркой, мужик протянул руку:
– Изя.
– Федор. Сюда?
– Сюда. Там беседка.
Расположившись в беседке, Изя деловито поставил на стол бутылку, выложил из кармана две карамельки и кривобокое яблоко, затем из-под скамейки достал граненый стакан.
– Здесь всё предусмотрено, как в лучших домах. Не из горла же пить. Интеллигентные люди всё-таки.
– Резонно, – согласился Федор. – А что это за имя у тебя такое. Еврей что ли?
– Да нет, я русский. Хотя имя действительно еврейское: Израиль Исаакович.
– Как такое может быть? – изумился Федор.
– О, это целая история. Сага о Форсайтах, можно сказать. Одной бутылки не хватит, чтобы ее рассказать. Так. Все на месте, стол сервирован, можно, думаю, начинать. Вы не против, коллега?
– Нет, – улыбнулся Федор.
Изя ловко открыл бутылку и налил вино в стакан.
– А! Одну минуту! – неожиданно встрепенулся он и достал из внутреннего кармана куртки плоскую фляжку. – Спирт. Медицинский. Для улучшения вкусовых и целебных качеств.
– Прошу, – предложил он Федору стакан, плеснув в него спирта.
Федор выпил.
– Яблочком закуси, – бросил новый знакомый, наливая себе.
Федор послушно откусил от яблока и положил его обратно на стол.
Выпив, Изя достал из кармана смятый носовой платок и вытер губы.
– Неплохой напиток, да? Покурим?
Они закурили.
– Имя такое мне дал мой отец, Исаак, – сообщил Изя, – хотя отцом он мне фактически не являлся, но об этом мало кто знал. А мать моя – русская, Мария ее звали. Ты, Федор, конечно, можешь спросить: а чем ты, Изя, докажешь, что ты русский? И совершали ли над тобой обряд обрезания? Да, отвечу я тебе, совершали, тайно, в младенчестве, когда я воспротивиться сему никак не мог. Но потом, когда умер Исаак, не оставив моей матери ничего, кроме звания профессорской жены и двухкомнатной квартиры, мать поведала мне семейную тайну, что вышла замуж за Исаака на четвертом месяце беременности. От отчаяния, скрываясь от гнева родителей. А настоящий мой отец, Борис Николаевич Масленников, ставший впоследствии очень известным человеком, так и не узнал, что от грехов молодости имеет отпрыска, то есть меня.
Изя прервал свой рассказ, пытаясь оценить произведенное на слушателя впечатление.
Федор слушал с неподдельным интересом. Убедившись в этом, Изя продолжил:
– Так вот, – он бросил под ноги выкуренную почти до фильтра сигарету и раздавил ее носком грязного ботинка, – узнав такое, я решил срочно восстановить природную гармонию и крестился, получив при крещении имя Арсений. Но имя ко мне не приросло. Хотя все мои таланты после крещения раскрылись в полную силу.
– Какие такие таланты? – поинтересовался Федор.