Палм-бич
Шрифт:
Перед ее глазами другие тела занимались самоистязанием, выворачивались и растягивались в стремлении добиться физического триумфа. Но это были уже не те тела. Теперь тут нельзя было увидеть дешевых футболок, порванных колготок, вылинявших трико, стоптанных тапочек. Не было и изможденных лиц, дешевых завивок и часов «Таймекс». Исчез также неизменный острый запах пота, а вместе с ним и грошовые пляжные сумки и несвежие полотенца, которые их хозяйки, бывало, оставляли вокруг гимнастического ковра, где проделывали свои изматывающие упражнения. Теперь цвета были ярче, а качество тканей, из которых сшиты тренировочные костюмы, заметно выше. В воздухе, густом от запаха духов «Джой», «Опиум», и «Джиорджио», сверкали циферблаты часов «Картье» и «Пьяже», метавшиеся в такт ритмам музыки, которая хлестала из похожих на произведение искусства колонок фирмы «Фишер». Шахтер из Кентукки ничего бы не понял. Для него это была лишь демонстрация бюстов и задниц – танцовщицы из шоу «Солид гоулд» во плоти. Суть, которая не дошла бы до шахтера,
Лайза осмотрелась вокруг, стараясь двигаться в такт со всей группой. Все шло прекрасно. Обитательницы Палм-Бич хлынули через мост к ней на Клематис-стрит, как она и планировала: несколько ловко написанных рекламных текстов для «Сверкающего листа», ее особенный стиль и особенные слова, которые отдавались в крохотном городке, как треск лесного пожара. Она уже стала своего рода знаменитостью. Конечно, она была человеком со стороны, и, скорее всего, им и останется, однако занятиями в ее зале вполне можно было похвастать перед гостями с Севера или племянниками, прибывающими на каникулы из Принстона или Виргинского университета.
Тошнота, к счастью, начала отступать, и Лайза мрачно улыбнулась самой себе. Она постепенно пробивается к намеченному. Медленно, но неотвратимо первая часть ее жизненных планов начинает сбываться. Она уже усваивает правила этого непростого общества, и антенны ее сознания чутко улавливают самые неприметные нюансы, которые могут указать путь наверх. Битва эта жестока, и никакие учебники по этикету не помогут. Ошибки почти непозволительны, а двигаться приходится по очень ненадежной дощечке, вода под которой кишит акулами, чьи острые, как бритва, зубы готовы моментально разорвать тебя на мелкие кусочки при любом неосмотрительном, с точки зрения этого общества, шаге.
Несшая тепло и любовь кровь, которая когда-то бежала в ее жилах, теперь уступила место другому веществу, холодному и беспощадному. Однако именно оно требовалось для того, чтобы выжить в Палм-Бич, и особенно, чтобы добиться в Палм-Бич успеха. Теперь Лайза знала не только, кто полезен для ее продвижения наверх, но и – что было также жизненно важно – кто бесполезен. Сейчас уже существовала целая группа людей, с которыми она не разговаривала, небольшая, надо признать, но это было лишь началом. В первую очередь, конечно же, в этой группе оказались те, кто жил в Уэст-Палм-Бич. Пришлось произнести несколько резких фраз, закатить несколько скандалов на людях, но в конце концов они были убраны с дороги, несмотря на непрекращающиеся протесты Вернон Мэгги. Образовавшийся в результате вакуум был заполнен «знатью», с ее пронзительным смехом, «своими» шутками, бесконечными сплетнями и безграничным самомнением. Лайза знала их всех – девушку со смешной фамилией, которая до замужества звалась Вандербильт, женщину, которая вышла замуж за грека, но чьи дети, тем не менее, носят фамилию Фиппс, пожилую женщину, почти лишенную бюста, чья дочь была главной заводилой в молодежном комитете Купально-теннисного клуба.
Они были забавной компанией. Поначалу они казались какими-то марсианами. Но постепенно она узнавала про них все – что они любят и что не любят. Во-первых, они не терпят любого проявления слабости, выражения почтения, которое говорило бы о том, что в них как-то нуждаются. Лишь только они начинают это чувствовать, губы их снисходительно сжимаются, и они оттачивают свои языки, чтобы в пух и прах разделать допустившего неосторожность. Делать они это умеют шутя и с хирургической точностью. Во-вторых, они более чем готовы к тяжелым нагрузкам. Это великолепный человеческий материал для мазохиста. Они с радостью переносят боль и оскорбления, думала Лайза, заставляя их ноющие тела вращаться так, чтобы мускулы «горели». Это оказалось неожиданным. Она почему-то представляла себе высший класс бесхребетным, изнеженным и ни на что неспособным. Может быть, они и были такими, но в спортивном зале все старались так, словно от этого зависела их жизнь. Лайза не могла этим не восхититься.
Однако она ни на минуту не позволила себе допустить ошибку и поверить, что раз они позволяют ей кричать на них, значит, она уже стала для них своей. В Палм-Бич никто еще не попадал сразу. Это требует времени. Ее испытательный срок будет тянуться не один год. Существует только один, и единственный, способ сократить этот срок, помимо попадания в местную аристократию через замужество. Заиметь спонсора – покровительницу, которая видела бы в ней свою протеже, кого-нибудь из дам, чей вес в обществе позволил бы настоять на том, чтобы ее друзья стали и друзьями Лайзы. Это было именно то, что требовалось. На некоторое время так получилось с Джо Энн Дьюк, но все закончилось трагедией. А сейчас Джо Энн была заклятым врагом. Можно не сомневаться, она использует любую возможность, чтобы сказать какую-нибудь гадость про Лайзу. Слухи о предстоящей свадьбе с Бобби Стэнсфилдом еще больше укрепили ее и без того практически непоколебимое положение в обществе. При отсутствии у Лайзы покровителя Джо Энн просто уничтожит ее в глазах местного общества, а не попав в ряды этого общества, нечего и думать даже о возможности какой-либо мести.
Как ничто другое на свете, Лайзе были нужны друзья в высшем свете, чей общественный вес
– Хорошо, ребята, давайте раскручиваться в обратную сторону – расслабьтесь, дышите глубоко, получше потянитесь.
Лайза взглянула на свои руки. Пот лишь чуть-чуть проступил на них. Группа, стоящая перед ней, выглядела так, словно побывала под душем. Именно в этом и проявляется тренированность. О Господи, она в превосходной форме. Ее кожа блестит, демонстрируя истинное здоровье, тело словно великолепная машина… с одним только небольшим изъяном. Проклятье. Этот ребенок. Когда же он искалечит ее тело и нарушит скульптурный рельеф брюшной мускулатуры? Ребенок мужчины, который почти буквально сказал ей, что она – человек второго сорта.
Торт был откровенно традиционный – огромный и многослойный; сверху на нем переплетались инициалы счастливой даты. Если не принимать во внимание размер, который был несколько великоват для исконных обитателей Палм-Бич, все в торте было выдержано в нужном духе. Белоснежный, покрытый сложной глазурью, безупречно пропорциональный. Он особняком стоял на длин-, ном столе в дальнем конце большого бело-розового шатра, который возвели на лужайке у особняка Дьюков, и многие из гостей уже успели выразить свое восхищение им, равно как и ледяными скульптурами, которые были замысловато расставлены среди ломящихся от закусок столиков. Наиболее яркой из этих скульптурных фигур был огромный американский орел, мощный и хищный, который нависал над белой узорчатой скатертью. Тело орла постепенно подтаивало, на безупречно белое полотно с него медленно сочилась вода. Целый отдельный стол был отведен под белугу, а великолепная иранская икра, красная и черная, освобожденная наконец от своей неудачливой оболочки, лежала громадными, притягивавшими взоры курганами на ледяных постаментах, помещенных на серебряные подносы. Именно здесь, а также у бара, где в элегантные фужеры баккара наливали цвета розы шампанское «Тейтинджер розе» 1976 года, было больше всего народу.
– Не положить ли вам немного икры, Алдо? Может быть, с рублеными яйцами и луком?
Джо Энн положила ложечку этого невообразимого деликатеса на тарелку лиможского фарфора.
– Только немного лимона. Больше ничего, спасибо. Элегантный пожилой итальянец еще раз продемонстрировал, что он верен своим традициям. Так же, как это было с вещами, которыми он торговал, и тут доктора Алдо Гуччи интересовало лишь только качество.
Джо Энн осмотрела интерьер шатра. Все было великолепно. Безупречное свадебное торжество после сказочного венчания. Даже начисто лишенные сантиментов жители Палм-Бич были тронуты явлением счастья на пепелище трагедии, хотя среди них было немало и таких, кто не смог удержаться от комментариев по поводу не вполне подобающей этикету поспешности этой свадьбы. А кое-кто ухмылялся в ладошку над показухой в виде гор икры и ледяных скульптур. Но что бы они там ни думали, они все явились сюда – аристократы, политики, владельцы модных салонов, деятели, занимавшие важные посты в Европе. Палм-Бич снова стал заметной точкой на карте, хотя никто не смог бы точно сказать, почему. Он и в самом деле не очень-то изменился, но изменился окружавший его мир. И деньги, и консервативность взглядов снова были в моде, и в Палм-Бич и того, и другого имелось в избытке.
В противоположном конце шатра Джо Энн заметила Ральфа Лорена, погруженного в беседу с Лорой Эшли. Этот британский модельер имел громкий успех. Недавно он приобрел себе в городе дом. Ходили слухи, что последняя коллекция Ральфа будет выдержана в новом стиле «Палм-Бич». В другом углу находился Тед Кеннеди. Он демонстрировал свое невообразимое очарование, беседуя с еще одним почетным гостем – Беверли Сассуном. Бобби, может быть, и презирал его, однако дома Кеннеди и Стэнсфилдов разделяли лишь несколько сотен ярдов пляжа. Было бы в высшей степени неучтивым не направить туда приглашение. Самой же Джо Энн он был довольно симпатичен – эта кричащая самоуверенность, искусство скольжения на серфинге по волнам прибоя, глаза, которые говорили о том, что их владельцу женщины нравятся больше, чем мужчины. Что бы там ни говорили о семействе Кеннеди и их социалистической политике, нельзя было не признать, что у них есть стиль. Один только дом на Норт-Оушн-бульвар говорил о многом. Джо Энн была там как-то с Питером, в те дни, когда Роуз устраивала приемы. Ковры были вытерты, а мебель так испорчена разъедающим морским воздухом, что не подлежала ремонту. Для того чтобы спасти старенький пятнадцатиметровой бассейн от водорослей, лягушачьей икры и безымянных ползающих тварей, требовались чистильщики высочайшей квалификации. Окна плохо открывались и закрывались, стены нуждались в покраске. Но Кеннеди не обращали внимания на такие вещи. Они были выше этого, и их абсолютно не интересовало, что об этом думают другие. Бросалось в глаза отсутствие у них интереса ко всему материальному, свойственное истинным патрициям. Несмотря на богатство, они экономили каждый пенни. Холодильник на кухне их дома был таким старым, что служанке приходилось размораживать его вручную раз в неделю. Для них огромный дом на бульваре Норт-Оушн, построенный в 1923 году по проекту Мизнера, был не больше, чем пляжным домиком, и. относились они к нему соответственно. Джо Энн не могла не восхищаться этим.