Пальмовые листья
Шрифт:
– Мода. Я же в московский НИИ хочу устроиться. Не в пустыню же ехать.
– Будешь делать станцию на полупроводниках?
– Что ты, Саша? Разве я похож на человека, который ездит в части, внедряет, волнуется? Я люблю тихую жизнь за столом. Вот за таким, со скатертью. В крайнем случае, за письменным. Займусь какой-нибудь теоретической темой.
– А кто же будет стрелять-то?
– В кого стрелять? Брось ты. Кончилось все это. Теперь надо спокойно наслаждаться жизнью. Стрелять - вообще противоестественно для человека.
– Значит, столько-то там тысяч лет до тебя все жили противоестественной жизнью, а ты начнешь настоящую?
– По-твоему, без стрельбы не прожить? Тебе нравится? Стреляй!
– Ты думаешь, мне на фронте нравилось стрелять?
– Это было давно.
– А теперь всеобщий мир и благоденствие?
– Во всяком случае, для меня. И для всех нормальных людей, которые хотят наслаждаться, а не стрелять.
Мы могли еще долго сидеть, но Мерцаев замолчал, поскучнел и заспешил уходить: заниматься, мол, надо. На улице он сказал мне:
– Вот потому я и отказался от науки. Мне не место там, где прячутся в тишину, где творчество подменяют приспособленчеством. Я не могу быть с теми, кто бросает позицию, когда наступают танки.
– Но сейчас не война.
– И ты тоже? Благоденствия общего захотел? Все забыл? Начитался своих журнальчиков?
– О чем ты? Что я забыл?
– Забыл, что ты человек…
Вечером, накануне выпускного праздника, капитан Мерцаев одиноко скучал в общежитии, когда неожиданно появился Левка Тучинский. Как выяснилось, он искал меня, но я посвятил тот вечер личной жизни. Тучинский помялся и нерешительно обратился к капитану:
– Только на тебя надежда, Саша.
С таким выражением лица Левка обычно просил денег взаймы. «Отдам завтра,- твердо обещал он, а потом, тяжело вздохнув, добавлял: - Или послезавтра». Надо ли говорить, что отдавал он долг примерно через год, да и то не всегда?
И теперь Мерцаев спросил, усмехаясь:
– Отдашь завтра? Или послезавтра?
– Деньги мне не нужны.
– Чем же тебе помочь? Полупроводнички ты, говорят, защитил блестяще?
– Мне нужно решить одну проблему. В общем, я тебе потом расскажу. А сейчас у меня к тебе просьба. Ты ведь знаешь, где живет Светка?
– Как же! Бывал!
– Понимаешь, Саш… Надо, чтобы, ты ночью взял такси и ровно в три часа подъехал бы к дому. Я выйду ровно в три…
Мерцаев сел на кровати и с любопытством вгляделся в Левкино лицо: лоб в глубоких, чуть ли не старческих морщинах, уклончивый, прячущийся взгляд круглых помутневших глаз.
– Дробь, как говорят моряки?
– спросил капитан.
– Я тебе потом все расскажу.
– Обделывай свои делишки сам.
В эту ночь оборвалось счастье Светланы. Она сладко спала, успокоенная Левкиными ласками, и ни сном ни духом не чувствовала, что ее возлюбленный, трусливо оглядываясь, наспех собирает чемодан, напяливает брюки и крадется к дверям.
Утром я был несказанно удивлен, увидев на давно пустующей кровати Левку Тучинского. Проснувшись, он лежал, направив в потолок курносый нос.
– С детства люблю поваляться,- сказал он, довольно позевывая и потягиваясь.
– Особенно одному хорошо. Да, Левк?- спросил Мерцаев.
– Ну…
И сразу округлились Левкины глаза.
– Как это там у Вертинского?
– продолжал подшучивать капитан.-«Как хорошо без женщин, без их невинных, слишком честных глаз…»
– Там дальше еще интереснее,- включился в игру Левка.-«Как хорошо с приятелем вдвоем сидеть и пить простой шотландский виски…»
И мы решили по случаю праздничного дня выпуска позавтракать «по-человечески», но в этот момент в. комнату вошел дежурный и сказал, что старшего лейтенанта Тучинского вызывают на выход.
Левка струсил отчаянно, побледнел, заметался, ища какого-нибудь укрытия.
– Это она,- промямлил он обреченно.- Выручайте, ребята.
Выяснять отношения на выход пошел капитан Мерцаев.
– Все-таки чем армия хороша, так это тем, что в расположение части не пускают посторонних,- с выстраданной убежденностью сказал Левка.
Капитан вернулся и успокоил Тучинского: приходила не Светлана, а ее мать, горестно сообщившая, что дочка лежит пластом, истерически рыдает и выкрикивает, что не поднимется, пока к ней не приведут Левку. «А сегодня премьера»,- озабоченно напомнила старушка.
– Ты же разрушаешь культуру,-издевался капитан.- Представляешь, что будет, если из-за тебя сорвется премьера нового спектакля, необходимого советскому зрителю? Разбираться будет Москва. И у нас выпускной вечер отменят. А? Ребят? Не смешно.
– У нее дублерша есть,- серьезно ответил Тучинский: в минуты тревоги он терял чувство юмора.
– Не в этом дело,- не унимался капитан.- Как ты не понимаешь простых вещей? Все равно будут разбирать причину творческого срыва известной актрисы. К талантам-то нынче знаешь как относятся.
– Зря я с ней спутался, - вздыхал Левка.- Знал ведь, что всегда надо выбирать которую похуже, попроще… Тебе, Сашк, хорошо. Твоя Ольга не пойдет жаловаться. Что ж мне теперь?
– Как что? Сегодня искусство от тебя требует жертв.
– Прямо сегодня и идти?
– Я сказал, что сегодня мы до позднего вечера заняты в академии.
– Значит, завтра?
– Или послезавтра.
Целый день Левка был молчалив и задумчив, и мы обращались с ним с ироническим сочувствием.
Вечером на торжественном построении нам выдали дипломы и «поплавки» и объявили приказ о присвоении очередных воинских званий. Мерцаев и Семаков стали майорами, я и Левка - капитанами, Вася Малков-старшим лейтенантом. На кратком банкете присутствовали только офицеры - женщины приглашались на концерт и танцы. Мы сидели за столиком впятером, слушали официальные тосты и аккуратно звенели рюмками.