Пальмы в снегу
Шрифт:
Хриплый голос Хакобо прервал его размышления.
— Надеюсь, что скоро на остров можно будет добраться самолётом. Я больше не могу!
Килиан улыбнулся.
— Если бы ты вчера так не надрался, сегодня у тебя не кружилась бы голова.
— Но тогда бы дни были ещё длиннее, а скука — ещё более невыносимой... Кстати, где Мануэль?
— Пошёл в кинозал.
Хакобо поднялся, снял шляпу и заглянул в журнал, который читал брат.
— Нашёл что-то интересное? — осведомился он.
Килиан собирался посвятить брату
— Я как раз собирался читать статью про язык буби, — признался он.
— Только время терять! — перебил Хакобо. — Этот буби тебе там не понадобится, от него никакого толку. Большинство туземцев говорят по-испански, а на плантации ты весь день будешь общаться с нигерийцами-брасерос. Так что советую лучше изучать пич-инглиш, он тебе всегда пригодится.
На столе лежала маленькая книжка в коричневом матерчатом переплёте, под названием «Англо-африканский диалект, или Broken English», написанная в 1919 году неким миссионером, «сыном Непорочного сердца Марии «. Килиан попытался вспомнить отдельные слова и фразы, но это оказалось крайне трудно, потому что он никогда их не слышал. В этой книжке писалось то или иное слово или фраза на испанском, а рядом — его перевод на англо-африканский диалект, пиджин-инглиш, пич-инглиш, или просто пичи, как его называли испанцы, а также транскрипция.
— Не могу понять, почему в этом языке пишется одно, а читается совсем по-другому, — проворчал Килиан. — Вдвое труднее заучивать.
— Да забудь ты, как оно пишется! — отмахнулся Хакобо. — Ты же не собираешься писать письма нигерийцам? Так что сосредоточься на том, как это произносится. — Он взял книгу и новую шариковую ручку брата с золотым колпачком, собираясь дать ему краткий урок. — Вот, смотри, первое, что ты должен запомнить — самые основные слова. — Он черкнул на бумаге. — А потом заучи слова и выражения, которые придётся чаще всего говорить и слышать.
Подчеркнув последнее слово, Хакобо закрыл книгу и положил ее на стол.
— Они станут уверять, что больны, не могут работать, не умеют, что слишком жарко или сильный дождь... — Он откинулся на спинку кресла, заложив руки за голову. — Эти негры вечно против всего возражают, вечно ищут повода не работать. Чистые дети! Сам увидишь!
Килиан улыбнулся собственным мыслям — Хакобо словно описывал сам себя. Однако он воздержался от комментариев на сей счёт.
Он взял словарик, чтобы посмотреть, как пишутся подчеркнутые братом слова и фразы, самые необходимые при общении с иностранцами: «Как тебя зовут?», «Сколько тебе лет?», «Чего ты хочешь?», «Ты понимаешь, что я говорю?»
Но перевод наиболее употребительных, по словам Хакобо, слов и выражений его удивил: «Я тебе покажу!», «Работай!», «Молчать!», «Пошел вон!», «Я болен», «Сломаешь — убью!» Неужели именно
Хакобо опять надел шляпу, собираясь продолжить свою нескончаемую сиесту.
— Хакобо...
— М-м-м?..
— Ты прожил там несколько лет. Что ты знаешь об истории этой страны?
— Да примерно столько же, сколько и все! Это колония, дающая кучу всякого-разного, которая приносит много денег...
— Да, все это так, но... Кому она принадлежала раньше?
— Даже не знаю: то ли англичанам, то ли португальцам... Откуда мне знать?
— Да, но... Но ведь до них она принадлежала туземцам, разве нет?
Хакобо фыркнул.
— Ты хочешь сказать, дикарям? Так им просто повезло, что мы здесь обосновались, иначе они до сих пор из джунглей не вылезли бы! Спроси нашего отца, кто дал им электричество!
Килиан на миг задумался.
— Но ведь в Пасолобино тоже долго не было электричества. И во многих испанских деревнях дети растут на американском сухом молоке и консервированном сыре. Так что мы и сами не пример прогресса. Если посмотреть на фото из папиного детства, порой даже не верится, что мы могли так жить.
— Если тебя так интересует история, то в конторе плантации есть какая-то книга на эту тему. Но учти: когда начнёшь работать, ты будешь так уставать, что уже не будет ни сил, ни желания ее читать, вот увидишь. — Хакобо откинулся на спинку кресла и надвинул шляпу на лицо. — А сейчас, если ты не против, я хотел бы немножко вздремнуть.
Килиан смотрел на море, спокойное и гладкое, словно тарелка, как он и обрисовал его в письме для Марианы и Катарины. От горизонта протягивало последние лучи закатное солнце. Совсем скоро его поглотит смутная линия, что отделяет море от неба.
В горах солнце уходит в ночь, на море оно словно погружается в воду.
Килиан не уставал любоваться чудесными закатами в открытом море, но все же ему уже хотелось поскорее ступить на твёрдую землю. На ночь они пришвартовались в порту Монровии, столицы Либерии, чтобы выгрузить груз и взять новый, но Килиану не удалось сойти с корабля. Берег там был довольно ровный. Килиан мог полюбоваться мангровыми лесами, рощами акаций и бесконечной линией песчаных пляжей, среди которых кое-где были разбросаны маленькие деревушки. Потом они долго плыли вдоль берега Кру, откуда происходят народ круменов, сильный и работящий, как объяснили попутчики-галисийцы: «Крумены в Африке — все равно что астурийцы и галисийцы в Испании: лучших работников не найти».