Паломино (Саманта)
Шрифт:
– О, Сэм… бедняжка… О, Чарли… как она теперь будет… в инвалидной коляске… совсем одна?..
Они плакали по телефону вместе. Потом Чарли повесил трубку. Он хотел еще раз позвонить Харви: пусть наведет справки о хирурге, который делал Саманте операцию… хотя, конечно, сделать это надо было гораздо раньше. Однако поговорив с Харви, Чарли вздохнул с облегчением. Харви уже успел связаться со всеми, кого он знал в Бостоне, Нью-Йорке и Чикаго; он даже позвонил другу, который был главным хирургом-ортопедом в метеослужбе.
– Какое счастье, что у вас столько знакомств, Харви. И что сказал хирург?
– Что
Чарли издал глубокий вздох и через несколько минут положил трубку. Теперь оставалось только ждать. Каждый час его допускали к Саманте на пять минут. Но помочь он ей толком не мог. Она до сих пор не приходила в сознание.
Сэм пришла в себя лишь на следующие сутки в шесть часов вечера, когда Чарли зашел к ней в восьмой раз за день. Он собирался пробыть у нее всего несколько минут, как делал час за часом с самого утра: входил, глядел на ее неподвижное лицо, на которое к тому времени уже наложили повязки, а затем по сигналу медсестры закрывал за собой дверь и тихо удалялся. Но на этот раз в облике Сэм что-то изменилось. Руки лежали немного по-другому, цвет лица слегка улучшился. Чарли ласково погладил ее по длинным, выгоревшим на солнце белокурым волосам и тихонько окликнул по имени. Он говорил с ней так, словно она могла его услышать, сказал, что он здесь, с ней, что все ее любят и все будет хорошо. И на этот раз – медсестра еще не успела позвать Чарли – Сэм открыла глаза, увидела его и прошептала:
– Привет!
– Что? – Чарли был изумлен, и звуки его голоса прозвучали в палате, где приборы записывали малейший шорох, оглушительно, будто грохот взрыва. – Что ты сказала?
– Я сказала: «Привет», – Сэм еле шептала, а Чарли вдруг захотелось издать ликующий военный клич.
Но вместо этого он наклонился к ней пониже и тоже перешел на шепот.
– Привет, дорогая! Ты молодец!
– Молодец?.. А… что случилось?.. – Голос ее не слушался.
Чарли не хотелось отвечать, но Сэм смотрела на него не отрываясь и не давала ему отвести глаза.
– Ты выбила дурь из одной норовистой лошади.
– Из Черного Красавчика? – Взор Сэм помутнел, и Чарли показалось, что она опять потеряет сознание, однако ее ресницы вдруг снова дрогнули. – Нет… я вспомнила… серый жеребец… там был овраг… или речушка… в общем… что-то было…
«Что-то»… Маленький пустячок, изменивший всю ее жизнь.
– Да. Но сейчас это неважно. Все позади.
– А почему я здесь?
– Чтобы немного подлечиться. – Они по-прежнему говорили шепотом.
Чарли улыбнулся Саманте и осторожно взял ее за руку. Он был на седьмом небе от счастья.
– А можно я пойду домой? – сонно и совсем по-детски пробормотала Саманта, закрывая глаза.
– Нет, пока нельзя.
– А когда? Завтра?
– Посмотрим.
«Затра»… Чарли знал, что этих «завтра» будет не одна сотня, но сейчас нисколько не огорчался. Он так обрадовался, что Саманта жива! Раз она пришла в сознание, то, наверное, выкарабкается.
– Ты не звонил моей матери? – Сэм посмотрела на Чарли подозрительно, он торопливо замотал головой.
– Нет, конечно!
Хотя это была ложь.
– Правильно. Ее муж – осел.
Чарли ухмыльнулся в восторге от того, что разговор принимает такой оборот, и тут сестра, появившаяся в окошечке, подала
– Я должен идти, Сэм. Но я сегодня вернусь. О’кей, детка?
– О’кей.
Сэм ласково улыбнулась Чарли, закрыла глаза и уснула. Возвратившись в отель, Чарли позвонил Мелли и сказал, что Сэм наконец пришла в сознание.
– И что это значит? – Мелли все равно безумно тревожилась, однако Чарли бурлил от радости.
– Не знаю, любовь моя. Но на сегодняшний момент это наверняка отлично. Я ведь думал, что… что мы ее потеряли.
На другом конце провода Мелли кивнула.
– Я тоже так думала.
Чарли пробыл в Денвере еще две недели, а затем и Мелли, и Харви начали требовать, чтобы он вернулся домой. Чарли понимал, что ему надо вернуться; он страшно соскучился по Мелли и ребятишкам, но ему очень не хотелось оставлять Сэм одну. И все же он не мог торчать в Денвере еще три месяца. В тот вечер, когда Чарли пытался заставить себя позвонить по телефону и заказать авиабилет на следующую неделю, у него возникла идея. Наутро он дождался врача у двери его кабинета и нервно, сбивчиво изложил ему свой план.
– Как вам мое предложение, доктор?
– Это очень рискованно. Стоит ли так рисковать? Почему так важно перевезти ее в Нью-Йорк?
– Потому что там у нее друзья. А здесь совсем никого нет.
– А ваши родители? Они не могли бы приехать?
Чарли непонимающе уставился на врача, но потом вспомнил, что до сих пор выдает себя за брата Саманты, и отрицательно покачал головой.
– Нет. Они путешествуют по Европе, и я вряд ли смогу с ними связаться раньше, чем через месяц.
Чарли уже знал, что с семьей Сэм можно связаться через контору ее отчима, но Саманта категорически возражала против этого. Она не хотела, чтобы Чарли сообщил о случившемся ее матери.
– Поймите, я не могу оставить ее здесь одну, а мне обязательно нужно вернуться.
– Я понимаю, – врач задумался. – Но вы же оставите ее в хороших руках.
– Да, знаю, – Чарли тепло посмотрел на врача. – Но… именно сейчас… как только выяснится, что ее ждет в будущем, доктор, Саманте понадобится поддержка всех друзей и близких.
Врач задумчиво кивнул.
– С этим я поспорить не могу. Хотя на данный момент для нее самое главное – полный покой. В этом случае и еще если нам удастся уберечь ее от пневмонии, она будет вне опасности.
Пока именно это представляло для Саманты наибольшую угрозу; пока она лежала в большом пластмассовом лонгете, была подвешена к огромному агрегату, который она называла «шампуром», и ее, как жареного цыпленка, несколько раз на дню поворачивали в разные стороны. Однако она до сих пор не подозревала о последствиях травмы, а врач хотел сказать ей, лишь когда она как следует окрепнет. Сейчас это было еще рано.
– Вы правы, Петерсон. Как только она узнает правду – а произойдет это довольно скоро, – вы все ей будете нужны. Я не могу скрывать от нее правду вечно. Но ведь прошло только две недели. Сознание ее, конечно, уже прояснилось, она меньше спит и вполне соображает, что к чему, однако известие о том, что она больше никогда не будет ходить, может оказаться слишком большой психологической травмой. И мне бы хотелось, чтобы вы в этот момент были здесь.