Паломничество на Землю
Шрифт:
Томс вздрогнул.
— Не может быть. Это же абсурд. Да все знают…
— Но если все все знают, то почему до сих пор не выведена формула любви? Узость людского мышления, Томс, узость мышления и нежелание взглянуть правде в глаза. Правда, если тебе угодно пойти по стопам большинства…
— Нет, — ответил Томс. — Я пересмотрю свои взгляды. Пожалуйста, продолжайте.
Со временем Томс выучил слова, означавшие первое пробуждение интереса, ведущие шаг за шагом к прочной привязанности. Он понял, что обозначает последняя и запомнил три слова, ее определяющие.
Следующим этапом было знакомство с физическим аспектом любви.
Здесь язык был более точен, без символики; он основывался на чувствах, вызываемых конкретными словами и действиями.
Крошечный черный прибор поведал Томсу о тридцати восьми различных ощущениях, вызываемых прикосновением руки; Томс мог теперь безошибочно находить особо чувствительное место, размером с десятицентовик, расположенное под правой лопаткой.
Он освоил абсолютно новую методику проникающих прикосновений, способных воздействовать на партнера как бы изнутри, доводя его до умопомрачения.
При этом его убедили в преимуществах сохранения собственного душевного равновесия.
Томс узнал о физической стороне любви много такого, о чем он только смутно догадывался, а также массу того, о чем никто никогда не догадывался.
Открытие это повергло его в ужас. Томс считал себя неплохим любовником. Теперь он понял, что был абсолютным нулем, а все его старания напоминали заигрывания влюбленного бегемота.
— А что ты ожидал? — спросил Вэррис. — Для того, чтобы стать экспертом в любви, нужно потратить не меньше сил, чем при изучении любого другого предмета. Ну как, ты еще не передумал?
— Напротив, — воодушевился Томс. — Потом, когда я стану профессионалом, я смогу…
— Хватит об этом, — отрезал старик. — Вернемся к нашим занятиям.
Темой следующего урока была Цикличность Любви. Любовь, как узнал Томс, была динамична, подвержена постоянным взлетам и падениям и подчинялась определенным правилам, среди которых существовало пятьдесят два основных, триста шесть второстепенных, четыре общих исключения и девять частных.
Томс выучил их не хуже собственного имени.
Вскоре он подошел к изучению Теневой Стороны Любви. Он обнаружил, что каждой фазе любви соответствует определенная фаза ненависти; последняя, в свою очередь, является проявлением одной из форм любви. Томс понял, в чем заключается ненависть, как важна она для любви, придавая той законченность и остроту, и что даже такие понятия, как безразличие и отвращение, порождаются любовью, занимая в ней свое особое место.
Вэррис подверг юношу десятичасовому письменному экзамену, который тот с достоинством выдержал. Томс горел желанием продолжать учебу, но учитель заметил, что у ученика дергается левый глаз и дрожат руки.
— Тебе нужен немедленный отдых, — решил Вэррис.
Томс и сам уже подумывал об этом.
— Пожалуй, вы правы, — сказал он с плохо скрываемым интересом. — Может, отправиться на Цитеру-5 на несколько недель?
Вэррис, зная дурную славу Цитеры, цинично ухмыльнулся.
— Хочешь попрактиковаться?
— Допустим. Что в этом плохого? Знания для того и даются, чтобы их можно было применять на практике.
— Верно, но только после того, как ты полностью ими овладеешь.
— Но я уже все знаю. Будем считать, что это «производственная» или дипломная практика, как вам будет угодно.
— Никаких дипломов не будет, — отрезал Вэррис.
— Какого черта? — взорвался Томс. — Мне самому охота поэкспериментировать. Страшно интересно, что получится. Особенно, Подход 33-ЦВ. В теории звучит отлично. Интересно, каково это будет на практике? Поверьте, для лучшего усвоения теории нет ничего лучше опытов…
— Ты, что, приехал сюда с единственной целью стать суперсоблазнителем? — с явным отвращением спросил Вэррис.
— Конечно, нет, — ответил Томс, — но немного практики ничуть…
— Сосредоточив свои знания на поиске механизма чувственности, ты обеднишь себя. Только любовь придаст истинный смысл твоим действиям. Ты достаточно много знаешь, чтобы удовлетворяться столь примитивными радостями.
Заглянув в себя, Томс понял, что Вэррис был прав, но упрямо продолжал стоять на своем.
— Я бы хотел сам убедиться и в этом тоже.
— Можешь отправляться, я тебя не держу, — сказал Вэррис. — Но знай, обратно я тебя не приму. Я не хочу, чтобы меня обвинили в том, что я осчастливил Галактику новым Дон-Жуаном.
— Ладно. Оставим это. Давайте продолжать занятия.
— Нет. Ты только посмотри на себя. Еще несколько таких изнурительных уроков, и ты навсегда утеряешь способность любить. А это было бы весьма печально.
Томс вяло согласился.
— Я знаю одно отличное место, — вспомнил Вэррис, — чудесное место, где можно было бы отвлечься от любви.
Они сели в допотопный космолет Вэрриса и через пять дней приземлились на маленькой планете, у которой даже не было названия. Старик привел юношу на берег бурной огненно-красной реки, по которой неслись хлопья зеленой пены. Деревья, росшие по берегам, были низкорослые, причудливо изогнутые и алые. Даже трава была необычной — голубой и оранжевой.
— Какое странное место, — Томс удивленно оглядывался.
— Это единственный в этой части Галактики уголок, где ничто не напоминает о земном, — поспешил объяснить Вэррис. — Поверь мне, я знаю, что говорю.
Томс подумал, не сошел ли старик с ума. Но вскоре он понял, что имел в виду Вэррис.
Многие месяцы Джефферсон Томс изучал человеческие чувства и поступки; человеческий дух витал над ним, проникая в его мысли во сне и наяву. Томс жил и дышал работой, жадно вбирая в себя знания, точно губка воду. Временами напряжение становилось невыносимым. Поэтому планета с красной рекой, алыми, причудливо изогнутыми карликами-деревьями и сине-оранжевой травой, где все было так необычно и ничто не напоминало о Земле, — стала для него местом истинного отдохновения.