Памир без легенд (рассказы и повести)
Шрифт:
Я слышу презрительные смешки Тахтарбая. Разговор подобен базарному торгу. Словно покупатель выторговывает какую-нибудь пустяковину у купца. Выгодно или невыгодно нас прикончить? Юдин говорит рассудительно и деловито. Руки в карманах, шуточки, на тяжелых губах -- улыбка. Только по налитым кровью глазам да по напряженности интонаций я угадываю всю сдерживаемую им злобу. Тахтарбай нагл. Он потому будет нас убивать, что так решили другие. Он наслаждается разговором. Вот он согласен еще немножко подумать: сейчас или отложить эту церемонию до возвращения Закирбая. Чтобы подействовать на его воображение, Юдин заводит разговор о Москве. Большая Москва! Больше Оша. Куда больше. В сотню, в тысячу раз! В ней большие кибитки: по восемь кибиток
людей...
Долго говорит Юдин. Тахтарбай иронически усмехается. Хитер. Не поймешь: верит он или принимает это за сказку.
Тахтарбай зевает, рыгает, скребет пятерней отвисший живот и, еле доставая жирной рукой, поясницу. У Тахтарбая -- чесотка...
...Неужели они действительно убили мургабцев? И женщин? И ребенка?
7
Зауэрман хочет зарезаться. Он шепчет нам об этом. Он почти бредит, старик Зауэрман:
– - Надо склянку найти... какую-нибудь склянку... Помогите мне найти. Будет хуже... они издеваться над нами будут... Я знаю--они вырывают глаза, отрезают уши... надо самому!.. Чего будем ждать?..
– - Замолчите!--злясь, шепчет Юдин.
Зауэрман дрожит, умолкает и опять начинает шептать. На его высохших губах корочка, сморщенная шея выдает спазмы, которые у него в горле.
– - Молчите!
– - Юдин отворачивается от старика.
...Зауэрман рассуждал логичнее нас, но жизненной силы у нас было больше.
8
Во что бы то ни стало нам надо казаться непринужденными, даже веселыми. Это--наша общая тактика... Басмач выгребает из-за пазухи вшей и (нечаянно ли?) давит их у тебя под носом. Делай вид, что не замечаешь в этом преднамеренности... Лазают кругом ребятишки? Ведь для них мы вроде зверей в клетке зоологического сада или игрушки, которую можно даже потрогать. И парни, лет по пятнадцати, лезут на меня, щупают, тычут пальцами, дергают за волосы. Шути, играй с такими детьми! О, сейчас я спокойно сижу. Так надо. Надо не выдать себя. И ничего, что сам сатанеешь от злобы.
Ко мне подсаживается басмач. Беззаботно снимает с головы моей кепку. Надевает на свою голову, на которой парша. Смеется. Сдерживаюсь. Лишнего повода для расправы не будет.
Держаться так мне помогает ненависть. Ненависть-- хитрая!
Глава седьмая
ожидание расправы
1
От юрт по единственной тропе вниз цепочкой расставлены всадники. На километр один от другого: живой телеграф. Каждая весть -- движение в цепочке. Скачут от одного к другому. Быстро доходят вести. "Узункулак"--длинные уши. Тахтарбай уехал к цепочке. В кочевке тишина. Мужчин мало, большинство -- в банде. Женщины в арче пасут скот и по своим юртам готовят пищу мужьям и братьям. Каждую минуту могут мужчины вернуться, и плохо придется женам, если в юртах не будет готова еда.
Жена Тахтарбая хлопочет у очага, разминает тесто в лепешки, пришлепывает их к опрокинутому над огнем котлу. Бурлит кипящее молоко, шипит чай в узкогорлом кумгане... Жена Тахтарбая красива. Она молода еще, высока, стройна. На киргизку она не похожа. В чуть раскосых больших глазах нескрываемая тревога. Морщины уже иссекли ее лицо--видно, ей несладко живется. К нам она относится сочувственно. Наливает зеленый чай, сует украдкой лепешки. В юрту входят басмачи; посидят, помолчат, уйдут. Пока басмачи в юрте, жена Тахтарбая не проронит ни звука, ходит неслышно, моет, перебирает посуду. Уйдут басмачи -- подсядет на корточки рядом с Юдиным, косится на выход большими глазами и торопливо, прикрывая ладонью рот, вышептывает ему жалобы на судьбу: не любит ее Тахтарбай, обманывает, бьет. И зачем опять вздумал басмачествовать Закирбай? И он, и ее господин Тахтарбай, и вся их семья? Что хорошего? Какая польза? Чтоб пришли кызыласкеры и стреляли? Жена Тахтарбая не верит в успех ив безнаказанность басмачей.
– - Почему они собрались в банду?--расспрашивает ее Юдин.
Жена
– - Приехал большой курбаши Ады-Ходжа к Закир-баю, к Суфи-беку и к мулле Ташу. "Вставай, говорит, пойдем побеждать. Все врут урусы. Красной Армии у них нет, совсем нигде нет. Никто нам не помешает. Все товары возьмем, богатыми будем..." Ады-Ходжа много говорил. Из-за границы, говорил, помощь будет. Все наши в банду пошли... Как не пойти? Закирбая боятся. Раз он сказал: "Иди", -- идут. Кто может ему сказать: "Нет"? Убили урусов, тебя убьют, что нам хорошего будет?..
2
Пока день, пока банда внизу, пока тихо в кочевке, надо все учесть и все взвесить. Быть может, удастся бежать? Какое настроение в кочевке?.. Бывает, ненадолго -- в юрте никого нет. Надо попробовать выйти. Юдин выглянул. Снаружи у входа нет никого. Вышел. Я и Зауэрман ждем. У Зауэрмана есть еще остатки махорки; редкие свои цыгарки он дает мне докуривать, Я очень благодарен ему и завидую некурящему Юдину.
Юдин возвращается.
– - Ничего. Все тихо. Все ждут возвращения Закирбая, сами ничего не решают... А бежать?.. Нечего и говорить!.. Наблюдают, да и куда побежишь? Через две минуты такую охоту устроят, что...--Юдин умолкает, оборвав фразу.
Я все-таки не хочу поверить в невозможность бегства. Переждав немного, выхожу из юрты. Горячий солнечный свет, вся яркость чудесного дня. И при первом же шаге сжимаю зубы: разбитые ступни опухли, и я ощущаю пронзительную боль. Ерунда! Иду. Распласталась трава, в нескольких метрах -- обрывчик, ручей; за ручьем--редкий арчевник. Иду медленно, Осматриваюсь, не поворачивая головы, только кося глаза. Между юртами ленивые люди; один из них остановился, наблюдает за мной. Перехожу вброд ручей, останавливаюсь за ближайшим кустом. Басмач издали наблюдает: зачем я сюда пошел?.. Да, если бы я побежал, промедления в охоте не было бы. Убежать нельзя.
Возвращаюсь в юрту. Сипит кумган. Где-то вдалеке блеют овцы. Скучно!
3
Юдин осмелился зайти в одну из юрт. Юрта была бедна и грязна. Ее кошма изветшала, деревянный остов ее коряв и задымлен. Вместо одеял постелены сшитые рваные шкуры. Больной барашек лежал в юрте. Он был завернут в тряпки, и его выхаживали, как человека. В куче детей прыгал козленок--дети играли с ним. Хозяин приветливо встретил Юдина, усадил его на почетное место, угощал айраном и мясом и сказал, что мясо редко бывает в его юрте, потому что он беден, -- у него только два барана и одна большая коза, а детей у него--видишь сколько!.. Хозяин жаловался на судьбу и на Закирбая, хозяин говорил, что басмачом он вовсе не хочет быть, но Закирбай его кормит, и что же делать ему, когда Закирбай велит? "Я не пошел в банду, потому что не хочу убивать и грабить. Награбленное Закирбай все равно возьмет себе, а у меня было два барана, и опять будет два барана". И еще жаловался Юдину бедняк, говорил, что придут кызыласкеры, конечно, придут, и что тогда будет? Закирбай побежит в Китай и велит всем бежать, а как бежать? Хорошо Закирбаю -- потеряет много скота, много имущества, а все равно богатым останется, ему можно терять... А он, бедняк, что потеряет? Двух баранов, юрту... Не на чем ему увезти юрту--лошади нет, яка нет. Тогда что делать? Помирать с голоду надо?.. Да?.. А остаться здесь он не может... Закирбая боится, кызыласкеров боится...
Юдин говорил с бедняком... И надеялся Юдин, что бедняк поможет нам бежать. Но бедняк замахал руками. Нет, "менэ уим чекада", что примерно значит по-русски -- "моя хата с краю". Сам он ничего худого нам делать не будет, но и помогать тоже не будет... Как можно нам помогать? Закирбай убьет его, если узнает.
– - И куда убежишь? Разве можно скрыться отсюда?.. Нет, друг, не сердись, иди в юрту Тахтарбая, сиди, жди. Убьет тебя Закирбай, не убьет,--разве тут можно что-нибудь изменить? Его воля. Я боюсь Закирбая, иди, я не слышал, я ничего не знаю...