Память бережно храним

Курцев Б.

Курцев наживил крючки, забросил удочки, поудобнее уселся и, как дед Остап, неотрывно следил за поплавками, торчащими из воды. Удивительный человек был дед Остап, и Борис любил поговорить с ним, поражаясь его народной мудрости. Остапу уже было много лет, он даже сам забыл, то ли ему за семьдесят, то ли

за восемьдесят. Жил он и при австрияках, и под поляками, в молодости бывал в России. Плотник, столяр, бурлак, солдат и хлебороб, – и все в разных местах, отдаленных одно от другого сотнями и тысячами верст. Жизненный круг деда Остапа замкнулся в его родном селе Мостиска, но уже тогда, когда из здоровенного красивого парубка превратился он, как и все высокие старики, в сутулого и жилистого, белого, как лунь, деда Остапа. Курцев подробно расспрашивал деда о его жизни, это так напоминало ему жизнь русских крестьян, описанных Некрасовым в поэме «Кому на Руси жить хорошо»». Он даже подумывал: а не написать ли в какой-нибудь журнал о жизни деда Остапа, но занятость на службе и тревожная обстановка не давали возможности взяться за перо.

…Дед выхватил еще одного карася, посадил в судок, наживил червяка, предварительно поплевав на него, забросил, приговаривая:

– Ловись, рыбка, малая, да гарная. И снова на берегу установилось молчание; по воде пролетел ветерок, покрыв рябью спокойную воду. Откуда-то донеслось гоготание гусей. Несколько женщин на той стороне, зачерпнув воду деревянными бадейками, завели свой бесконечный разговор. Дед любил поговорить с молодым советским командиром. За всю свою долгую и тяжелую жизнь он не видел светлого дня, а когда свела судьба с Борисом, то принёс он ему с собой светлую и счастливую радость в его оставшуюся жизнь, своим теплом и светом, как ярким солнцем осветив ее.

Дед Остап гордился дружбой с этим молодым парубком в форме советского танкиста, а когда Курцев в гражданской одежде сидел с ним рядом на берегу тихой Вишни, то ещё больше нравился старику. Этот весёлый, общительный парубок, с такой ясной и открытой улыбкой, в минуты, когда был озадачен чем-то, всегда ерошил свои белокурые пышные волосы. Особенно часто чесал свой затылок, когда выдергивал удочку, а на крючке не было червяка. Деду было смешно видеть его смущение, и тогда он, усмехаясь в свои запорожские усы, шутливо ругал Бориса и что-то долго бубнил себе под нос.

Но сегодня дед Остап был настроен как-то мрачно. Он не подсмеивался над Курцевым, и было видно, что какие-то тяжелые думки беспокоят старика.

– О чём ты думаешь, диду?

– Да худые слухи ходят, люди много бачут о германцах.

– А какие же? – пытливые глаза Курцева с интересом и тревогой мгновенно обратились к деду. Дед Остап сказал:

– Твой хозяин знает, – почти до полушепота снизил голос дед и подозрительно осмотрелся, не подслушал бы кто, – он с бендерами связан крепкой верёвкой. Но, упаси Бог, узнает, шо я сказав. Люди боятся его и дружков, с кем он вяжется. Ось! – внезапно вскричал он. – Тяни, хлопче!

Курцев увидел, что поплавок правой удочки ушел под воду и удилище, воткнутое одним концом в илистый берег, прогнулось так, что коснулось воды. Под шипение деда Остапа, он подсекает и несмело тянет удилище, видно, крупную рыбу.

– Т-шш… Т-шш… Веди до берегу, – приговаривает дед. Схватив сачок, наклоняется над водой. У самого берега из воды блеснул серо-бронзовый бок, буравя воду, и исчез.

Конец ознакомительного фрагмента.