Память крови
Шрифт:
Оставив Евпатия на веслах, князь Мстислав взял из лодки шест и туриком стал забивать его в дно. Затем привязал к нему веревку, выбрал куст, прихватил свободным концом его вершину, прикрепил к кусту камень-кругляш для тяжести и опустил куст в воду.
Евпатий с сомнением смотрел на это баловство, вроде бы не подобающее княжьему чину, Мстислав повернулся к нему:
— Смеешься, поди, Коловрат, ребячьи забавы, мол, затеял… Ладно. После полудня, к вечеру, поглядим тогда. Подгреби вон туда, Евпатий.
Он вбил второй шест, привязал и опустил подле него второй куст. Затем третий, четвертый, пятый… Кончились шесты, да и кустов
Солнце свалилось ко второму полудню и палило еще знойно. Они сидели в тени, костер догорал, и угли по краям его подернулись пеплом.
— Триста воинов дам я тебе, Коловрат, — сказал князь Черниговский. — Это немало, подберу ладных ратников, наученных к битве, со снаряжением, верхами. Ну и оружием, припасами помогу, сотня возов пойдет с тобой на Рязань.
— Только-то! В Рязани настоящей подмоги ждут, — глухо проговорил Коловрат. — Это не половцы, князь. Сила идет страшная. Всю вотчину Черниговскую поднимать надо.
Хмуро, упрямо глядел в землю князь, медленно высказывая то, что обдумал, видно, заранее.
— Разве не рад я помочь князю Юрию? Дочь моя венцом ведь отдана сыну его. Но я отец не только для Евпраксии, но и всему черниговскому люду. Ты понимаешь это, Коловрат?
— Понимаю, — сказал Евпатий.
— А коли понимаешь, то скажи мне, как могу собрать все силы свои и бросить к Рязанской земле? Кто останется здесь, на Черниговщине? Вдруг подступит враг к моим границам… Кто тогда защитит Чернигов?
Коловрат молчал. Он потянул рукой толстый сук, и вдруг резко сломил его через колено, и бросил обломки в догорающий костер.
— Вот что сделает с Русью Бату-хан, — сказал он. — Попомни мои слова, князь. Ты прав, когда печешься о своей земле. Но разве Рязань для тебя чужая? Или там не русские люди живут? Не одни разве у нас боги и предки? Раньше, когда Русь была единой, дрожали и уходили подальше от границ ее враги, а великие князья русские прибивали свои щиты на ворота Царьграда, на Дунае искали середину своих владений.
— Так-то так, да времена меняются, и люди тоже.
— Нет! — воскликнул Коловрат. — Люди меняются, ты прав, и времена меняются тоже. Но во все времена была, есть и будет Великая Русь. Мы выстоим, князь Мстислав, в этом моего сомнения нет. От позора хочу избавить Русь, от большой крови… Прости, что я, человек не княжеского звания, поучаю тебя.
— Слушаю тебя.
— Не прогневайся на мои слова. Спору нет, хозяин ты своей земле добрый. Жаль тебе и людей черниговских. Но сейчас о всей Руси время думать настало. Рухнет Рязань, Бату-хан на Владимир, Суздаль подастся. Или по нижним рекам, где корма татарским коням вдоволь, пройдет на Киев. Словом, куда бы ни пошел Бату-хан, Чернигов все вроде бы в стороне. Да так ли станется?
Мстислав Черниговский ничего не ответил. Наступило молчание. Затем князь поднялся, подошел к озеру, зачерпнул ладонью воды и плеснул на лицо. Когда он вернулся к Евпатию и остановился перед ним, Коловрат подумал, что капли, задержавшиеся в бороде князя, как слезы, которых еще много-много прольет на грешную землю Русь.
«Кровь и слезы, — подумал Евпатий Коловрат. — И ты заплачешь, князь… Только пользы от слез тогда не будет. Когда льется кровь, слезы теряют цену».
— Ничего не отвечу, Коловрат, — сказал князь Черниговский. — Закончим рыбалку и в ночь вернемся домой, ночевать не останемся. Утром готовься в поход. Мои воины, те, что я обещал князю Юрию, всегда снаряжены к битве. Бери их и ступай на Рязань. Пусть князь Юрий Рязанский известит меня о делах своих. Может быть, сам приду позднее со своей дружиной…
Когда солнце валилось к окаему, над озером возникла вдруг радуга. Голубой цвет в ней был не густ, а желтый ярок, и вставала радуга с восхода на закат, будто луч светила вырвался на свободу, опоясал небо и впился в землю там, откуда и он, и братья его рождались на заре.
— Вишь ты, — сказал князь Мстислав, — знамение вроде…
Он перекрестился.
— Добрая погода будет завтра. К тому и знамение, — спокойно ответил Коловрат.
Князь и Евпатий столкнули лодку и вышли к шестам. Тихо, без всплеска подходили они к затопленным кустам. Коловрат ждал наготове с сачком, а князь осторожно выбирал веревку, затем быстро вытаскивал из воды куст. Рязанец, наученный князем, подводил сачок и брал рыбу, что спряталась от зноя в тени опущенных в воду кустов.
Евпатий Коловрат подхватывал сачком притаившуюся рыбу и опрастывал сачок в лодку. Делал он это, как делал всё, ловко и проворно, но сознание его целиком заполняла одна-единственная мысль: что скажет он князю Юрию?
Глава девятая
„И БЫЛА СЕЧА ЗЛА И УЖАСНА“
Есть дни, есть ночи, которые определяют судьбу народов, стирают целые племена с лица земли. А подходят они тихо, покойно. Словно и не грезится впереди кровавых сполохов. Все как обычно. Пробиваются сквозь темень звезды, плывет полуночное светило. Занимается утро.
…Князь Юрий Ингваревич в ночь перед битвой на Рясском поле не ложился спать, хотя понимал, что обязан отдохнуть, набраться сил перед роковым утром.
Едва невеселое солнце поздней осени встанет над Русской землею, вести ему рязанские полки. И не дрогнет его рука. Как не дрогнул его голос, когда ответил он ханским послам, требовавшим десятину во всем: «Лучше нам смертью славу вечную добыть, нежели во власти поганых быть».
Теперь ему неоткуда ждать подмоги для защиты рязанских лесов и нив. Князь Владимирский спесиво принял Олега Красного, похвалялся, что один побьет Бату-хана, глумился над рязанцами: струсили-де, перевелись в вашем краю на приокских землях резвецы да удальцы. С великою грустью и негодованием в сердце, с обидой на владимирского гордеца вернулся Олег Красный ко двору брата, с пустыми руками пришел.
Не дождалась Рязань и воеводу Евпатия Коловрата, с помощной ратью князя Черниговского…
Пытался князь Юрий Ингваревич утолить алчность Бату-хана великими дарами. Но ни князь, ни братья его, съехавшиеся под руку его с ратными людьми, не верили в это. Мыслили только несколько задержать Бату-хана. Вдруг Евпатий Коловрат подоспеет или еще кто окажет содействие рязанцам, первыми вступившим на защиту Великой Руси.
Только напрасны были надежды. Потерял Юрий Ингваревич разом и сына Федора, что возглавил посольство к Бату-хану, и невестку Евпраксию с малым внуком. Не уместила в сердце черниговская княжна весть о смерти Федора, злодейски зарубленного в татарском шатре, поднялась на высокий терем, держа в руках годовалого сына, и бросилась, прижав его к груди, наземь…