Память льда
Шрифт:
Ее глаза тревожно расширились, когда она посмотрела на даруджа. — Крюпп, ты примешь вызов?
— Абсурд! В моих увещеваниях не было враждебности, Крюпп уверяет вас!
Вискиджек, не веря своим глазам, увидел, как круглый человечек в замаранной едой и вином одежде выпрямился (насколько смог) и уставился крошечными блестящими глазами в лицо Бруду. — Вы будете угрожать Крюппу из Даруджистана? Требовать объяснений? Поглаживать этот молот? Скалить эти гнил…
— Молчать! — заревел Полководец, стараясь обуздать свой гнев.
Благие боги, что делает
— Крюпп презирает все угрозы! Крюпп смеется над любой демонстрацией, каковую может изобразить ощетинившийся воевода…
Молот внезапно оказался в руках Бруда. Размытым пятном, нисходящей дугой он пронесся в воздухе, чтобы ударить по земле прямо у ног Крюппа.
Сотрясение подбросило лошадей, послало Вискиджека и прочих в полет. Воздух расколола громоподобная отдача. Земля, казалось, подпрыгнула навстречу командору, ударила как кулаком, и он покатился по усеянному булыжниками склону.
Сверху кричали лошади. Горячий завывающий ветер поднял к небу пыль и песок.
Булыжная осыпь под Вискиджеком зашевелилась, поплыла, заскользила вниз, в долину, с растущим рокотом все набирая скорость. Камни клацали по кольчуге, сыпались на шлем и лицо одуряющим потоком. Сквозь облака земляной пыли он мельком заметил ряд холмов по другую сторону долины. Невероятно, но они быстро росли, скалы разрывали травяной покров, выбрасывали языки праха, дыма и каменных осколков. А потом все вокруг поглотил клубящаяся пыль. Мелкие валуны падали и отскакивали от его боков. Другие больно и крепко били его, заставляя перекатываться, кашлять, задыхаться и давиться песком.
Даже сейчас земля под каменной осыпью продолжала шевелиться. Воздух сотрясали далекие взрывы, мучительно отдаваясь в костях Вискиджека.
Наконец он остановился, наполовину зарывшись в гравий и булыжники. Замигал воспаленными глазами, заметил перед собой ривийских разведчиков, увертывающихся и прыгающих на пути потока валунов, словно в какой-то странной и смертельно опасной игре. А сзади них высилась черная, дымящаяся плоть новой горной гряды. Ее хребет все рос, поднимался, наклоняя и смещая дно долины, на котором лежал командор. Небо кипело серо-черным дымом и паром.
Худ меня подери… бедный Крюпп… Вискиджек со стоном повернулся, насколько смог. Он был покрыт царапинами, ощущал неспешное рождение громадных синяков под рваными, изрезанными доспехами, однако кости, на удивление, остались целыми. Малазанин старался обратить слезящиеся глаза к вершине холма.
Осыпь сошла, обнажив рваное и неровное лицо скалы. Большая часть плоской вершины перестала существовать, оставались лишь несколько островков… на которых Вискиджек заметил медленно встающие фигурки. Лошади тоже поднимались на ноги. Послышались трубные жалобы мула.
На севере виднелась узкая, дымящаяся трещина, прошедшая через дно долины и далекие холмы. Она казалась бездонной.
Вискиджек очистил себя от гравия, осторожно, с болью поднялся.
Он увидел Каладана Бруда — неподвижного, молот свисал с руки… а перед ним, на своем собственном островке, стоял Крюпп. Очищал пыль
Вискиджек постарался удержать смех, понимая, как безнадежно, надтреснуто прозвучит его голос. Итак, мы узрели ярость Бруда. И Крюпп, этот нелепый человечек, вынес его. Ну, если и нужны были доказательства, что он не тот, за кого себя выдает… Тут он нахмурился. Солидная демонстрация, но для кого, интересно узнать?
Его мысли спутал испуганный крик.
Корлат. Она смотрела на север, как-то странно сжавшись и сгорбившись.
Трещина — теперь Вискиджек увидел это — была заполнена кровью. Все веселье улетучилось.
Дурной кровью, гнилой кровью. Сбереги меня Беру. Спящая Богиня… Бёрн спит сном умирающей, отравленной. Это, понял он, последнее и самое страшное откровение сегодняшнего дня. Больна… скрытая рука Увечного Бога…
Глаза Майб внезапно открылись. Фургон трясся и подпрыгивал. По земле прокатился гром. Со всех сторон донесись крики ривийцев, жалобный хор испуга и тревоги. Ее кости и мышцы протестовали против этого катаклизма, но она не закричала. Она хотела лишь спрятаться.
Грохот стихал, сменяясь отдаленным мычанием бхедринов и — поближе — шагами ее сородичей, пробегавших мимо повозок. Стадо было близко к панике, ожидалось неудержимое бегство.
Это уничтожит всех нас. И это станет благом. Конец боли, конец моим кошмарам…
В снах она снова была молодой, но эти грезы не дарили радости. Она неизменно находила себя в тундре, по которой к ней приближались незнакомцы. Она бежала. Неслась, как снежный заяц. Побег, всегда побег.
Чужаки. Она не знала, чего им нужно, но они искали ее — это было ясно. Выслеживали, как охотники добычу. Спать означало проснуться утомленной, с дрожащими ногами и спертой от бурного дыхания грудью.
Ее спасли из Бездны, от тех бесчисленных потерянных, заблудившихся в вечном и отчаянном голоде душ. Спасена драконом. Для чего? Чтобы бросить меня в том месте и гнать, травить без передышки?
Текли минуты. Пастухи говорили успокаивающие слова своим животным. Дрожь все еще сотрясала землю, но ее волны исходили издалека.
Майб глухо простонала, когда фургон снова сотрясся, теперь от прибытия двоих даруджей, Коля и Муриллио.
— Вы проснулись, — сказал советник. — Не удивительно.
— Оставьте меня, — ответила она, натягивая шкуры на трясущееся тело и стараясь отодвинуться од мужчин. Как холодно…
— Есть мысли, что же там стряслось? — спросил Муриллио у Коля.
— Кажется, Бруд вышел из себя.
— Боги! На кого? На Каллора? Этот ублюдок заслужил…
— Это не Каллор, дружище, — пробурчал Коль. — Угадай еще раз — список короткий.
Муриллио зарычал: — Крюпп!
— Знает Худ, он испытывал терпение всех нас то тут, то там… вот только не все из нас умеют раскалывать землю надвое и возносить к небесам новые горы.