Память пепла
Шрифт:
— Да оттуда, что вам, уродам, дома не сидится! И…
— Вы — чкори, — имперец налил в кружки чай, нарезал хлеб, сыр. Молча протянул незваному гостю.
Мужчина вдруг как-то сразу обмяк, сел на стул, принял угощение. Неожиданно заговорил тихо, будто сам с собой:
— Моя жена любила называть нас так, бредила иными мирами. Они ее манили. И девочку нашу хотела научить. Отправилась посоветоваться с сильной… Как ее?
— Ори. Ори Милена, мать моего друга. Она тоже погибла. Вашу жену убили, приняв за нее. Женщина оказалась не в то время не в том месте, что не отменяет нашей вины, конечно. И ваша злость
— Мирослав Петрович Лукьяненко, начальник службы, занимающейся связями с Империей, к вашим услугам. Для близких — Миро, но с вами, простите, сближаться не хотелось бы.
— Милорд Милфорд. Эдвард Милфорд.
— А почему вы, милорд, поете в переходах и ресторанах? Дуэт «Зорго Цум и мистер Эдвард»? Это что…какая-то секретная операция? Легенда? Работаете под прикрытием? Этот еврей…?
За спиной Мирослава Петровича раздалось деликатное покашливание.
— Нет, — Милфорд отхлебнул крепкий сладкий чай, — это не операция. Я так провожу отпуск. У нас говорят — в каждом маге улыбаются Стихии.
— Понятно. Каждый сходит с ума по-своему…
— Что, простите?
— Да так. Не важно.
— Кстати, разрешите представить моего друга. Маэстро Зорго Цум, придворный Мастер музыки Империи. Тоже ээээ….в отпуске.
— У вас есть евреи? — удивился полковник ФСБ.
— Простите меня за любопытство, уважаемый, — Зорго Цум слегка поклонился, не зная, как правильно вести себя в данной ситуации, — но я уже не первый раз слышу подобное определение в свой адрес. Как я понял, евреи — местные музыканты?
— Ну, можно и так сказать. Это национальность. Например я — цыган. Вы называете нас чкори. Чкори есть везде. Евреи, видимо, тоже. Но моя семья старалась отойти от традиций. Когда я привел Рузанну, родственники были не слишком довольны. Теперь, когда в мой дом во второй раз пришла беда, я понимаю, почему.
Мужчина поставил чашку на стол. Вздохнул. Затем поднял глаза и спросил сдавленным голосом:
— Почему мою дочь похитили? Что вам известно?
— Я не знаю.
— Но вы же знаете ее?
— Да. Я был с ней в одном мире. Это мир грез. Возможно, ее магия создала его. Белый песок, серые скалы. Океан. Я…так и не решился с ней заговорить.
— Когда я найду свою дочь, то потребую, чтобы все это закончилось. Никаких имперцев. И никакой магии. Нормальная жизнь!
— Получается, мы с вами похожи…
— Что?!
— И вы, и я… Мы оба решили, что знаем, как лучше для нее.
— Да как вы смеете?!
— Смею что? Ходить по мирам во сне, против своей воли? Любить вашу дочь, вопреки здравому смыслу?
…
Спустя сутки полковник ФСБ стоял под дверью проклятой квартиры на Сенной.
Поиски дочери не дали никаких результатов. Четверых мотоциклистов нашли. Задержали. Все они говорили одно и тоже: им предложили устроить флеш-моб по Невскому. Они согласились. Встретились на Дворцовой. Поехали по направлению к Московскому вокзалу. Все. Ни в каком нападении не участвовали. Ни о каком похищении не слышали. Адвокаты уже прибыли. Кстати, мотоциклисты оказались членами закрытого байкерского клуба. В него входили люди не только богатые, но и весьма влиятельные.
Полковник прижался спиной к стене, запустил руки в кудрявые седые волосы, прикрыл глаза. «Думай, Миро, думай!». Что-то во всей этой истории было не так. К байкерам втереться в доверие трудно. Очень трудно! Странно, что кому-то удалось так просто их уговорить. Но самое удивительное даже не это, а то, что все четверо хотя и помнят разговор, но все они описывают совершенно разных людей.
Один утверждал, что к ним подошел высокий, импозантный иностранец с тростью, в дорогом костюме, говорил с едва уловимым акцентом. Другой описал пожилого, коренастого мужика в «косухе». Волосы стянуты в хвост, бывший байкер, рокер, легенда — мировой мужик, грех не помочь. Третий помнил плохо, даже засомневался, мужчина это был или женщина! Этот парень был самым молодым из всех. Бывший контрактник. После контузии ушел в отставку, занялся бизнесом. И теперь жаловался на участившиеся головные боли после разговора с незнакомцем. Последний мотоциклист видел здоровенного голубоглазого детинушку неопределенного возраста, с ярко-рыжей бородой. Говорит, что это краска. Что такого яркого цвета не бывает в природе. Кажется, тоже жаловался на головную боль. Бред какой-то! И ни один из свидетелей не вспомнил, чтобы мужчина представился, назвал свое имя. При этом все они согласились на его просьбу! Точно бред.
Оставалось только принять на веру слова милорда Милфорда, который сказал, что пойдет за Таей…
Не понять, что имперец не последний человек при Императоре, полковник не мог, как бы ему того не хотелось. Милфорд, Милфорд… Да слышал, слышал он это имя. Слышал, и не раз! Выправка, жесты, интонации в голосе — так говорят люди, привыкшие приказывать, а этот его подчеркнуто-бомжеватый вид…Просто насмешка!
Лукьяненко чувствовал, что имперец появился в его жизни навсегда. Шестым чувством чувствовал. Интуиция его еще никогда не подводила. Остер волчий нюх цыганской крови, и от нее не уйдешь, в какие одежки не рядись, какие посты в ФСБ не занимай. Проиграл ты эту битву, полковник. Проиграл…
И надежда, получается, теперь только на него, на милорда этого.
Мирослав Петрович уткнулся лбом в дверь.
«Девочка моя, где же ты…»
Застучала в висках сумасшедшая надежда, что сейчас распахнется дверь. И Тая окажется в этой квартире. Пусть даже и с этим имперцем.
Тишина. Как в склепе. За дверью явно никого не было.
Мужчина вспомнил, что в квартире был еще какой-то побитый жизнью старик. Может, он хоть что-то знает.
Долго держал кнопку звонка. Его нервные переливы были слышны очень хорошо. Слишком хорошо. Как и то, что ничьих шагов не раздавалось.
Вызвать своих. Дождаться родного, слаженного топота по лестнице. Приказать:
— Ломайте!
Дверь снесли. В квартире — никого.
Исчез не только имперец, который так старательно и неумело прикидывался бродягой, что был совершенно на него не похож. Пропал и старик, что с ужасом наблюдал за их разговором.
Никого.
— Обыщите здесь все.
— Деньги в секретере. Много.
— Это они в переходе так неплохо зарабатывали? Или у них и было? — боец запнулся о бешеный взгляд полковника. И замолчал, отводя глаза.