Память
Шрифт:
– Вчера кровить начало, а сейчас, сама видишь, поток крови. Живот болит жутко, спина раскалывается, пить всё время хочется.
– А беременность сколько месяцев?
– Я точно не знаю.
– С анархистами развлекалась?
– Сука ты, Сашка. В такой момент издеваться! От Семёна я беременная. Я и уехала отсюда, чтобы ещё и этого ребёнка на него не вешать, но что-то плохо мне стало, рвало постоянно, вконец измучилась. А анархисты на месте не живут, всё куда-то едут.
– Так ты ж об этом мечтала!
В ответ не раздалось даже матов, только стон. Саша прижалась
– Ты что, сказала ей всё? – злобно прошипела больная.
– Нет, не успела.
– Вот и хорошо, что не успела. Не говори ей про ребёнка, она ничего не знает.
– А что же с ним делать? – спросила потрясённая Саша.
– Возьми, закопай где-нибудь. – Маринка спешно стала заворачивать в свою юбку, висящую рядом, то, что могло бы быть ребёнком, и сунула свёрток Саше в руки. – Иди и молчи, поняла? Матери скажи, что месячные такие, простыла, видать.
Александра, потрясённая, вышла за дверь, автоматически повторила то, что сказала ей Марина и пошла на улицу раздетая и разутая. Её догнал Семён, хотел накинуть на неё шаль, но увидел у неё в руках окровавленный свёрток.
– Что это? – спросил Семён и стал медленно оседать на землю, беспомощно хватаясь за хлипкий плетень.
– Да что ж это такое, почему я всех спасать должна? Я же не мужик, у меня сил уже нет, все на меня надеются, а я ничего не могу, слабая я, – у Саши началась истерика, она плакала, кричала.
От неожиданности Семён пришёл в себя. Саша всегда вела себя очень сдержанно. Он и не предполагал, что такое возможно. Парень взял у неё из рук свёрток, а Саша, продолжая кричать и плакать, отталкивала его, лупила ладошками. Он обхватил девушку одной рукой, прижал к себе, а она ещё долго билась и вырывалась, затем просто вздрагивала всем телом и, наконец, затихла, прижалась к нему, обмякла, повисла. Он продолжал бережно поддерживать её одной рукой. В другой руке у него был свёрток, о котором он забыл.
– Это ребёнок твой. Мог быть, – шёпотом сказала Саша, но Семёну показалось, что сказала она это очень громко. Он отпустил Сашу и заметался, растопырив руки со свёртком, который чуть было не выронил, потому что весь уже тоже был в крови.
– Остановись, – резко скомандовала Саша. – Положи свёрток, иди за лопатой.
Да, видно судьба у неё такая, всё решать, всем помогать, а так хочется самой побыть маленькой и беспомощной, чтобы защищал кто-то, помогал. Кто же здесь поможет? Только орех.
20. Снег
Шли Стах и Якуб по чистому белому полю, прикрытому только что выпавшим снегом, и наслаждались тишиной, покоем и счастьем. Солнышко, снежок свежий, чистый морозный воздух. Вдали село, там топятся печи, бегают ребятишки,
Шли Стах и Якуб по полю, изрытому взрывами, пересечённому окопами. Сколько дней или часов назад здесь закончился бой? Точно неизвестно, но то и дело Стах и Якуб спотыкались об ещё не убранные трупы, в которых трудно было опознать людей. Так неестественны были позы, усеченные самым невероятным образом тела. Хорошо, что снег закрыл это немного. Поляки старались не смотреть вниз и идти быстро, насколько только возможно, чтобы покинуть это жуткое поле.
Вдруг, они услышали скрип. Обернулись, ничего не увидели. Опять тот же звук. Прошли всю войну мужики, но здесь струхнули – почудились сигналы из преисподней. Сорвали шапки, начали креститься, чуть не дёрнулись бегом бежать, но постыдились друг друга. Снова скрип. Любопытство пересилило страх. Пошли на звук, показалось, что труп шевельнулся.
– Пошли отсюда, от греха подальше, – сказал испуганный Якуб, выглядевший смешно: такой гигант и боится.
– Не смеши людей, Якуб. Трупов испугался? Или мало их повидал за годы войны? – поддел его Стах, хотя самому тоже было как -то неприятно. Он преодолел страх и наклонился там, где чудился источник звука, и тут рука трупа поднялась и схватила Стаха. У мужика пропал голос от страха, раздавался только сип. Якуб бросился спасать друга от нечистой силы. Взял попавшуюся под руку палку, замахнулся, но рука, схватившая Стаха, ослабила хватку и упала в снег.
– Охолонись, не бери грех на душу, опусти кол. Не привидение это, – остановил Якуба Стах.
– А что, я слышал, что видели мужики живых мертвецов, ходят они ночью, вроде как люди, а сами мёртвые! Жуть! – начал стращать Якуб.
– Так сейчас день, – ответил Стах. Он наклонился и повернул немного тело, лежащее перед ним. – Нет, это не оборотень, это ангел, скорей. Посмотри!
Якуб подошёл ближе и застыл в полном молчании. Молоденький мальчик, бледный и худенький, с тонкими, почти девичьими чертами лица, тёмными кудрями, его длинные ресницы заиндевели, и только зубы были стиснуты, а подбородок жёсткий и решительный.
– Господи! Совсем ребёнок, – сказал Якуб.
Стах встал на колени, расстегнул воротник мальчика, попытался нащупать пульс на его шее.
– Он живой, – сказал Стах. И Мужики начали быстро отряхивать его от снега. Это был австриец, судя по форме.
– Что будем делать? – спросил Якуб.
– Ну, не бросать же его здесь! Понесем, может в окопах австрийцы ещё где остались? Отдадим. Или на дорогах обоз встретим! Бери за ноги!
И два уставших, оголодавших и замёрзших поляка потащили куда-то своего бывшего врага, который стрелял в них, но теперь он был более беспомощный, и бросить его никак нельзя было, хотя сами валились с ног. Им нужно было в самих себе возродить что-то человеческое, чтобы выжить.