Память
Шрифт:
– Да уж… Ответ-то написать нужно будет… Обязательно… – перебирая в руках документы, веско заключил Константин Сергеевич.
– И фотографию отправить что ли? – надломившимся голосом возмутилась Александра Григорьевна. – Она же одна всего…
– Ну… Тоже вспомнила… Не помнила, не помнила, а тут вспомнила… – заметив как стали увлажняться глаза жены, со всей той мягкостью на которую был способен произнёс Константин Сергеевич. И снова коснувшись её плеча, понимающе предложил: – Друзьяка у сына в типографии фотографом работает… Переснимет карточку и тот снимок-то отправим… А этот у нас останется…
– Хорошо… – немного успокоившись, согласилась Александра Григорьевна, ласково глядя на мужа.
– Ну… Ладно… Оставь пока… Пойдём-ка за стол… Картоха стынет… – подбадривая жену, шутливо проворчал Константин Сергеевич.
Закончив ужинать, Константин Сергеевич направился по делам во двор. А Александра Григорьевна, убрав со стола и помыв посуду, стала собирать бумаги брата. Взяла его фотографию… и замерла, задержав руку…
Снова, откуда-то из далёкого позабытого прошлого, пришли печальные воспоминания. И сердце, растроганное ими, встрепенулось, кольнув болью – словно острой иглой швейной машинки, бьющей мелким стежком. Горечь тяжёлых военных лет, уже давно притупившаяся временем, снова всплыла в памяти, встревожив, непонятно даже ей самой почему, так пронзительно и сильно.
О старшем брате, Александра Григорьевна, помнила совсем мало, но только хорошее и доброе. Всё связанное с ним было для неё тем крохотным зернышком беззаботного, но слишком короткого довоенного детства, которое изредка возвращалось светлой и лёгкой грустью воспоминаний. Пусть смутно, но сохранилось в её памяти и лицо брата. Оно, казавшееся совсем не по-юношески серьёзным, соответствовало его твёрдому и уравновешенному характеру. А его улыбка, пусть и редкая, но откровенная и светлая, казалось, всегда могла, согреть заботливым теплом. Возможно память Александры Григорьевны, спрятав всё не нужное, идеализировала его образ. Но для неё, тогда ещё совсем маленькой наивно-весёлой девочки, был он по настоящему – старшим братом.
Вот и сейчас спокойным и уверенным взглядом смотрел он с забытой фотографии, навсегда оставшись таким…
2
Скучно и неуютно в тесной землянке, мрачно и сыро. Сколько не топи маленькую самодельную «буржуйку» всё равно тянет противной влагой от холодных стен через щели деревянной обшивки. Спёртый воздух кажется густым и трудным. Накурено…
Другое дело снаружи… Уже который день весеннее солнце, расплескиваясь ярким светом по бирюзовой небесной выси, заботливо насыщает теплом пробудившийся мир. Давно смыта озорными ручейками с полей и лесов старушечья обрюзглость зимы. Через густой слой подсохшей прошлогодней пыли настойчиво и уверенно пробивается ярко-зелёная поросль новой травы. И лес, украшенный молодой листвой, наполнился множеством лёгких запахов и радостным звоном птиц… Весна!
Свежий ветер, прибежав откуда-то с юго-востока, задорно треплет волосы, бодрит, запрыгивая за расстёгнутый ворот гимнастёрки. В вышине над головой, мерно поскрипывая, плавно раскачиваются кроны деревьев. И кажется будто они, тихо перешептываясь, делятся с тобой вестями из родного края… И юное сердце, взбудораженное весенним восторгом, наполняется лёгкой тоской неведомых желаний…
Положив чистый лист бумаги на твёрдую плоскость планшета, удобно пристроенного на коленях, лейтенант Василий Камчатов, собрался писать домой письмо. Задумался над текстом, занеся руку с аккуратно очинённым карандашом. Многие пишут длинные письма – разливая по листу слова, выплёскивают на бумагу свои чувства, облегчая душу. Он так не умел… Серьёзность характера строго формировала принцип поступков, не давая волю чувствам, которых на самом деле было у него не меньше, чем у других, просто не привык он выставлять их на показ. Потому и не любил писать длинных, и как сам считал пустых, посланий… Но писать ответ на полученное из дома письмо было нужно – были и время, и причина. После того, как дивизию перебросили на Западный фронт, вот уже почти полтора месяца на передовой стоит непривычное затишье, создающее умиротворяющую иллюзию, что война отодвинулась куда-то далеко-далеко. Причиной же, была возможность отправить родным фотографию – первый его снимок с фронта.
Фотокарточку эту он сам получил всего пару дней назад от корреспондента дивизионной газеты, побывшего в расположении батальона около месяца назад и сфотографировавшего его и ещё нескольких офицеров. Вообще, если честно, большой надежды на получение фотографий ни кто не возлагал. Но корреспондент оказался обязательным человеком и сам, прибыв по случаю в батальон, передал их…
На снимке он был уже лейтенантом (совсем недавно присвоили ему это очередное звание). Тогда, с новеньких, полученных лишь чуть более месяца назад, погон он аккуратно извлёк из просветов две единственные маленькие звёздочки и, не без гордости добавив к каждой ещё по одной, пришпилил обратно – теперь уже по паре в каждый. А вот фотографироваться пришлось в старой гимнастёрке, с отложным воротником – форму нового образца в полку еще не выдавали. Но зато грудь украшала медаль «За отвагу», которую он берёг и старался не носить: на теперешней его гимнастёрке, полученной взамен прежней, даже дырки для ношения награды проделано не было.
Приятно было вспоминать торжественность вручения этой медали, когда стоя перед строем, комбат звучно выкрикивал имена награждаемых, и тем, кто выходил вперёд, награды вручал лично командир полка, специально прибывший для этого в батальон. Навсегда останется в памяти, как полковник, весело щуря глаза, по-отечески бесцеремонно протиснул свою широкую ладонь через распахнутый полушубок и, сам проделав под штифт отверстие в гимнастёрке, привинтил алеющую новизной муаровой ленты колодку с блестящей матовым серебром медалью, приятным весом повисшую на груди. А затем долго и крепко жал холодную, не то от мороза, не то от волнения, руку.
Награждали тогда за бои в Сталинграде… Известно уже было и то, что всем участникам этой битвы будут вручаться специальные медали «За оборону Сталинграда». Замполит батальона даже показывал статью в газете «Красная звезда» с указом об учреждении этой награды. Но вживую этих медалей пока ещё никто не видели… Да, и вообще награждённых боевыми медалями, а уж тем более орденами было мало… и в батальоне, и в полку…
Если посчитать по календарю, службы в этом полку и на полгода не наберётся, а кажется будто уже давно здесь… Сросся уже со своим взводом. Был на хорошем счету и в роте, и в батальоне. Стал частью полка, в который прибыл под конец ноября прошлого года, когда наши войска, окружив вражескую группировку под Сталинградом, стали сжимать кольцо, тесня немцев к городу… Это сейчас, после того, как начальство стало ставить тебя в пример другим офицерам, можно с усмешкой вспомнить то неловкое смущение, с которым принимал командование миномётным взводом, а ведь было от чего оробеть – среди подчинённых многие по возрасту годились в отцы, да и фронтового опыта у них было на порядок больше…
Довелось и самому прежде побывать на передовой, правда, совсем не долго – до первого боя… Хмурым декабрьским утром сорок первого года, выбравшись из обмёрзших окопов, двинулась в атаку стрелковая рота навстречу холодному зимнему ветру. Часто бьётся сжатое тревогой сердце под серой солдатской, широкой не по размеру, шинелью. Страшным громом, сотрясая воздух, грохочет над полем гул артиллерийской канонады. Грязью горячей земли, выбитой из-под снега частыми разрывами снарядов, забрызгано белое полотно поля… Чуть повыше локтя ударил в руку осколок, обжёг раскалённой болью, аж в глазах потемнело. Резко накатившая слабость заставила присесть на снег, выронив из рук винтовку… Когда везли на санях в медсанбат запомнилось, будто видение, затянутое густой пеленой, пустое безучастное небо…
Медленно тащится в тыл санитарный поезд, трудно дышать в пропитанных болью и страданиями кригеровских вагонах… В госпитале – операция, перевязки… Короткие бесцветные зимние дни и длинные темные вечера… Мечется за, покрытыми толстой коркой наледи, окнами больничной палаты лютый ветер, вторя приглушённым стонам соседей и собственной боли лишающей сна…
После выздоровления, вызвали к комиссару госпиталя и тот, не утруждая себя лишними уговорами, вручил направление в Моршанское пулемётно-миномётное училище (на фронте к тому времени уже остро ощущалась нехватка командиров).