Памятное лето Сережки Зотова
Шрифт:
Значит, права Манефа Семеновна. Выходит, что классный из-за заработка старается? Сергею стало немного обидно.
– А ты почему спросил об этом?
– поинтересовался Павел Иванович.
– Просто так.
Павел Иванович догадался, что вопрос задан не "просто так", и решил объяснить Сергею все, как есть.
– У меня сейчас отпуск. За него я получил отпускные. Слышал такое слово?
– Слышал. У меня папа получал.
– Ну вот. Во время отпуска человек может отдыхать, читать, в общем, заниматься чем хочет. Это его личное
– А в колхозе вам идет оплата?
– Вообще-то должны начислять трудодни. Как всем, и тебе в том числе. Но мне трудодней не нужно. Я обхожусь зарплатой учителя... Да разве в трудоднях дело? Помочь людям хочется.
Вот он, значит, какой, Павел Иванович. Выходит, Манефа Семеновна зря на него наговорила.
Сергей больше ни о чем не спрашивал. Он повернулся на бок и сладко заснул.
БЕЗ ВИНЫ ВИНОВАТЫЙ
Сергей уснул спокойно и ночью не просыпался, но сон его был тревожным. Рассказ Павла Ивановича об убитой белорусской девочке настолько запал в его душу, что она даже приснилась ему.
Он увидел ее такой, как рассказывал Павел Иванович: и платье такое же, в белый горошек, и светлые волосы, заплетенные в две небольшие косички. Только лицом девочка была похожа на Таню Ломову. Лежит она на улице, бледная-бледная, косы разметались в разные стороны, а над ней склонился Павел Иванович и его друзья-фронтовики. И все они стоят молчаливые, суровые, а по щекам Павла Ивановича текут слезы. А девочка, только это будто уже и не Таня Ломова, а именно Наташа Огородникова, вдруг поднялась, закрыла лицо руками и, всхлипнув, убежала.
Сергей знает, почему она плачет, - у нее убили фашисты отца, и Сергею жаль ее, как и белорусскую девочку, и себя тоже жаль, потому что и у него... И так он ненавидит фашистов, так ненавидит, что чувствует, как по телу проходит дрожь; и ему хочется только одного: чтобы советские бойцы, друзья Павла Ивановича, взяли его сейчас с собой...
Потом снилась черная лохматая собака. Такой вроде бы Сергей и не видел. Но голос у нее знакомый, старый, сиплый, как у Силыча.
Сергей хочет спрятаться от нее, а ноги ни с места.
Тут, откуда ни возьмись, Павел Иванович. Размахнулся своей палкой рраз! Взвыл лохматый и кинулся прочь...
В это утро Павлу Ивановичу не пришлось будить своего напарника. Едва раздался сигнал, Сергей тут же вскочил на ноги, торопливо надел штаны и, натягивая на бегу рубашку, помчался на пруд умываться. Он раньше других кинулся запрягать, и на этот раз лобогрейка Павла Ивановича укатила со стана первой.
Кони сегодня шли дружно, крупным и быстрым шагом.
Когда лобогрейка закончила первый круг, Сергей сменил Павла Ивановича на скидке. Затем снова взялся за вилы Павел Иванович, потом опять сбрасывал Сергей.
И так они косили до самого обеденного перерыва, на каждом кругу сменяя один другого. Классный с неохотой уступал свое место - боялся, как бы не перегрузить напарника, и все выспрашивал - не трудно ли ему, но Сергей уверял, что хотя и не легко скидывать траву, но он уже наловчился и устает не так уж сильно. До перерыва они скосили гораздо больше, чем за то же время вчера. Павел Иванович не скрывал хорошего настроения, весело поглядывал на Сергея, а когда поехали на стан обедать, сказал:
– В эту смену мы с тобой, Сережа, поработали неплохо. Если и дальше так пойдет дело - не напрасно мы сюда приехали.
На стане лобогрейку поджидали ребята. Пока Сергей распрягал, Павел Иванович рассказал, что Зотов сегодня хорошо поработал на скидке. И много, никак не меньше самого Павла Ивановича.
Сергею не трудно было догадаться, что разговор идет о нем, но он делал вид, что занят только своим делом.
Павел Иванович пошел умываться, а ребята окружили Сергея. Посыпались вопросы: трудно ли сидеть на скидке, сколько кругов скидывал Сергей, очень ли устал... Сергей не хвалился и не прибеднялся, рассказывал обо всем так, как было на самом деле.
Сергей видел, что отношение ребят к нему нисколько не похоже на вчерашнее. Все охотно заговаривают, расспрашивают его.
Витя Петров, никогда не расстававшийся со своим плетеным ременным кнутом, даже на ночь клавший его себе под голову, решил сделать Зотову подарок.
– Зотов, тебе нравится мой кнут?
– спросил он Сергея.
Сергей по-хозяйски осмотрел кнут, затем взмахнул им раз, другой...
Да, это был по-настоящему хороший кнут, и многие ребята не зря завидовали Вите Петрову. Взять хотя бы кнутовище: длиной около метра, ровное-ровное и настолько гладкое - проводишь по нему рукой, кажется, под пальцами стеклышко. На конце ременная кисть, а внутри ее медное колечко, к нему-то и привязана круглая плеть, сделанная из тончайших ремешков. Плеть заканчивалась наконечником, но каким! Длинный, круглый ремешок, у самой плети толщина его примерно в полмизинца, а свободный конец совсем тонкий, как нитка.
Сергей два раза взмахнул кнутом, и оба раза послышалось резкое и громкое щелканье.
– Кнут что надо, - глубокомысленно заключил Сергей, не без сожаления протянул владельцу понравившуюся ему вещь.
Но Витя Петров кнута не взял.
– Бери его себе, - сказал он, - водовозу-то любой кнут без надобности, лошадей гонять не приходится. Порожняком сами бегут, а воду везешь, погонишь - с пустой бочкой на стан приедешь. В общем, я без кнута обойдусь.
Сергей от такой царской щедрости Вити Петрова растерялся и промямлил что-то неопределенное.
– Бери, бери, - подбодрил его Витя Петров, - тебе на лобогрейке он больше пригодится.
Сергею было жаль расставаться с этим редкостным кнутом, но и обижать товарища тоже не хотелось.
– Если на время, - сказал он и щелкнул кнутом еще раз.
– А потом отдам.
Витя Петров охотно согласился.
– А воду вы с собой на делянку берете?
– спросил Володя Селедцов.
– Берем, - ответил Сергей.
– Без воды разве можно. В ведре.
– Греется?
– полюбопытствовал Володя Селедцов.