Памятное. Книга вторая
Шрифт:
Такая концепция фальшива. И ее, как это и следовало ожидать, сама администрация отставила в сторону, когда Рейгану предстояло пройти через президентские выборы 1984 года. По мере их приближения президент и его сподвижники спохватились, решив, что отсутствие между двумя державами политических контактов, к которым имел бы непосредственное отношение американский президент, может неблагоприятно сказаться на итогах выборов.
Советскому руководству не надо было перестраиваться. По вопросу о контактах оно всегда придерживалось принципиальной позиции, сознавало их значение. А для Белого дома и администрации в целом это стало известным тактическим поворотом.
Во второй половине сентября 1984 года я вылетел в Нью-Йорк во главе советской делегации на очередную сессию Генеральной Ассамблеи ООН. Незадолго до этого с американской стороны последовало приглашение встретиться для беседы с президентом Рейганом.
И вот мы в Овальном зале Белого дома. Вместе со мной первый заместитель министра иностранных дел СССР Г. М. Корниенко и советский посол в США А. Ф. Добрынин. Появился президент…
Последовала двухчасовая политическая беседа. Мы продолжили ее затем за завтраком, на котором с американской стороны кроме самого президента присутствовали вице-президент Джордж Буш, государственный секретарь Джордж Шульц, министр обороны Каспар Уайнбергер, министр финансов Дональд Риган, советники президента Джеймс Бейкер, Эдвин Миз, Роберт Макфарлейн, Майкл Дивер и другие ответственные сотрудники Белого дома и государственного департамента.
Беседа изобиловала оценками политики каждой из сторон. И, конечно, произошло неизбежное ввиду принципиальных различий в позициях — столкновение двух курсов: курса на мир, разрядку и разоружение и курса на поддержание напряженности, продолжение гонки вооружений.
Высказывания президента можно выразить так:
— Чуть ли не все помыслы Советского Союза заняты тем, чтобы добиться уничтожения капиталистического строя в США и других странах Запада. А потому Соединенные Штаты должны вооружаться, чтобы в один прекрасный день не оказаться поставленными перед выбором — либо сдаться, либо умереть.
Подобные рассуждения, разумеется, я самым решительным образом отклонил:
— Они не имеют ничего общего с фактами, с реальной жизнью.
— Суть нашей политической философии, — сказал я Рейгану, — заключается в том, что в силу объективного хода исторического развития одна общественная формация неизбежно сменяется другой. В данном конкретном случае мы исходим из того, что капиталистическая формация будет заменена социалистической. Мы верим в это, как люди верят в то, что завтра утром взойдет солнце. Но это должно произойти в силу объективного исторического развития, а не в результате того, что кто-то поставил такую цель в политике. Волюнтаризм нам чужд. Поэтому никто не имеет права приписывать нам планы, якобы направленные на подрыв силой социально-экономического строя в США или в любой другой стране. Таких планов в помыслах наших нет и никогда не имелось.
В высказываниях президента проводилась мысль:
— Усилия СССР в военной области представляют собой опасность для Запада, для США.
Объективные факты, однако, решительно опровергают подобные рассуждения.
— Кто после второй мировой войны, когда умолкли пушки, стал создавать по всему миру военные базы? — спросил я.
И тут же ответил:
— Соединенные Штаты Америки. Наши попытки добиться ликвидации военных баз на иностранных территориях, пойти по пути разоружения не увенчались успехом, так как США воздвигали на этом пути непроходимую стену и блокировали любые предложения о сокращении вооружений.
Пришлось мне также подчеркнуть следующее:
— У США и их западных союзников определяющей в политике стала линия на дальнейшее накапливание вооружений. Дорогу в гонке вооружений, по которой пошли западные державы, надо бы уставить дорожными столбами с надписью: «Давай, давай больше оружия!» Это точно отражало бы линию США и НАТО на производство все большего количества ядерных вооружений.
Предстояло изложить нашу позицию по всем основным вопросам, и я продолжал:
— За всем этим стоит, по-видимому, план длительного взвинчивания гонки вооружений. Расчет, возможно, делается на то, что СССР истощит свои материальные ресурсы и в конечном счете вынужден будет сдаться. США же заберутся на командную вышку в мире.
— Этого, господин президент, — заявил я, — никогда не будет. Конечно, продолжение гонки вооружений заставит использовать наши значительные ресурсы — материальные и интеллектуальные. Но мы выдержим. Мы выдержали войну — жестокую, небывалую. Наш народ тогда проявил и стальную волю, и свое умение распоряжаться ресурсами страны. Мы победили, несмотря на колоссальные жертвы. Поэтому планы добиться военного доминирования, чтобы диктовать свою волю Советскому Союзу, нереальны. Надо отбросить такие планы.
Наконец, я как бы подвел итог сказанному:
— Сейчас государства располагают огромными запасами оружия. Образно говоря, мы с вами сидим на горе ядерного оружия, сидим и в то же время подбрасываем под себя все новые и новые вооружения. Гора ядерного оружия все время растет. Спрашивается, что же дальше? До каких пределов она должна расти?
Выслушав все это, Рейган продолжал защищать курс своей администрации в области вооружений. Президент даже сделал заранее заготовленный «ход»: в момент, когда речь зашла о соотношении военных сил, он потянулся к ящику тумбочки, стоявшей у его кресла, выдвинул его и достал нарисованные на отдельных листках бумаги какие-то диаграммы, призванные доказать, будто развитие вооружений идет в СССР более быстрыми темпами, чем в США. Но Рейган почти не пользовался ими в беседе. Правда, по окончании встречи американцы передали их нам «для сведения».
Обмен мнениями, изложение позиций во внешней политике проходили по форме в общем корректно, но каждая из сторон осталась при своих взглядах. Сближения этих позиций ввиду негативного подхода американской стороны к развитию отношений между СССР и США, к прекращению гонки вооружений и разоружению не произошло.
Казалось бы, слышишь прекрасные слова о стремлении к диалогу, к переговорам и думаешь: «А вдруг… вот-вот наступит потепление в советско-американских отношениях». Но в том-то и дело, что слова оставались словами, а за ними не ощущалось желания изменить подход США к решению кардинальных проблем.
Хочу остановиться на одном из центральных вопросов, обсуждавшихся и с Рейганом, и с Шульцем, — проблеме признания принципа равенства и одинаковой безопасности. И тот и другой утверждали, что этот принцип для США приемлем.
Наша реакция на это:
— Если американская администрация признает этот принцип, то и практическую политику следовало бы строить из необходимости его соблюдения.
Заявления американской стороны были пересыпаны выспренними словами в пользу контактов, встреч, диалога. Но в них не хватало содержания, не хватало даже намека на корректировку политического курса в положительном направлении.