Пан Володыёвский. Огнем и мечом. Книга 3
Шрифт:
Наконец вышла Бася, но одна, серьезная и какая-то пасмурная, подошла к столу и, придерживая рукой свечу, сказала пану Маковецкому:
– Кшися к ужину не выйдет, нездорова она, и просит вас, дядюшка, подойти к дверям, ваш голос услышать хочет.
Пан Маковецкий тотчас же встал и вышел, а следом за ним и Бася.
Маленький рыцарь нахмурился грозно и сказал:
– Вот уж не думал, что сегодня не увижу панну Кшисю. Правда ли, что она расхворалась?
– Да полно! Здоровехонька, – отвечала пани Маковецкая, – но только не до нас ей.
– Отчего вдруг?
–
– О каких намереньях, Бога ради?
– В монастырь уйти надумала.
Пан Михал заморгал глазами, как человек, который не расслышал, что ему говорят, потом изменился в лице, встал, снова сел; в одно мгновенье на лбу его выступил пот, он отирал его рукавом. В комнате воцарилась гробовая тишина.
– Михал! – позвала его сестра.
Он окинул блуждающим взором ее, пана Заглобу и вдруг произнес страшным голосом:
– Уж не проклятье ли надо мною?
– Михал, побойся Бога! – воскликнул Заглоба.
Глава XVIII
Этим возгласом маленький рыцарь полностью выдал тайну своего сердца, и, когда он, сорвавшись с места, стремительно покинул комнату, пан Заглоба и пани Маковецкая долго глядели друг на друга в изумлении и тревоге. Наконец пани Маковецкая сказала:
– Ради Бога, сударь, умоляю, ступайте к нему, уговорите, утешьте, а не то я пойду.
– Не делайте этого, голубушка, – отвечал Заглоба, – не мы там нужны, а Кшися, а нет ее, лучше его в одиночестве оставить, слова утешения, не ко времени сказанные, лишь тоску нагнать способны.
– Теперь и младенцу ясно, что он в Кшисю влюблен. Кто бы мог подумать! Я всегда замечала, что он ее компании рад, но чтоб такие страсти…
– С готовым решением сюда приехал и в этом свое счастье видел, а тут на` тебе – гром среди ясного неба.
– Так что же он об этом никому не сказал ни словечка – ни мне, ни вам, ни самой Кшисе? Может быть, она тогда бы и не придумала такое.
– Сам не пойму, – отвечал Заглоба, – он мне доверял, как отцу родному, на мой разум больше, чем на свой собственный, надеялся, а тут молчок. Впрочем, сказал как-то, что Кшися ему друг.
– Ох и скрытный!
– А вы, почтеннейшая, хоть и сестра ему, а не знаете его вовсе. Да у него все помыслы, как глаза у карася, на самом виду. Открытая душа. Но на этот раз обошел он нас, что верно, то верно. Впрочем, можете ли вы поручиться, что у них с Кшисей объяснения не было?
– Пречистая Дева! Кшися сама себе хозяйка, мой муж, ее опекун, всегда говорил ей: «Был бы только человек достойный и происхождения благородного, а за богатством не гонись». Если бы Михал перед отъездом с нею объяснился, она бы сказала «да» или «нет» – и дело было бы ясное.
– Верно, это его как громом поразило. Вы, почтеннейшая, женским своим чутьем все как есть угадали! Ваша правда!
– Что там правда! Тут умный совет нужен!
– Пусть на Басе женится.
– Но ведь та ему милее… А впрочем… Кабы мне раньше такое на ум взбрело.
– Жаль, что не взбрело.
– Где уж мне… Если такому Соломону, как ваша милость, не взбрело!
– А вы, достопочтенная, откуда знаете?
– Вы ведь за Кетлинга ее сватали.
– Я? Бог свидетель, никого я не сватал. Говорил, что он на нее поглядывает, и это чистая правда; говорил, что Кетлинг кавалер хоть куда, и это правда; но сватать не сватал, это женское дело. У меня дела поважнее, добрая половина Речи Посполитой моим умом живет. Есть ли у меня время о чем ином помышлять, когда я о благе de publicis [67] думаю. Ложку каши иной раз ко рту поднести некогда.
67
Общество (лат.).
– Ну тогда остается нам только уповать на милость Господню. Но, однако, я со всех сторон слышу: пан Заглоба – голова.
– И как им болтать не надоело? Пусть оставят голову мою в покое. А впрочем, совет дам, и не один, а два. Один: пусть Михал женится на Басе, другой: пусть Кшися изменит свое решение. Решение еще не обет!
Тут появился и пан Маковецкий, которому жена тотчас все выложила. Старый шляхтич был озадачен. Михала он любил и уважал от души, но не знал, что придумать.
– Если Кшися упрется, – сказал он, потирая лоб, – отговаривать ее грех!..
– Упрется, непременно упрется! – отвечала тетушка. – Я ее знаю.
– И что это Михал надумал, – заметил стольник, – взял и уехал, ничего не сказав. Ведь эдак невзначай и кто другой мог ему дорогу перебежать.
– Тогда бы она не помышляла о монастыре, – отвечала ему супруга. – Ведь она в выборе своем вольна.
– И то верно! – согласился стольник.
Между тем Заглоба учуял подвох. Если бы он только знал про тайный сговор Кшиси с Володыёвским, то, разумеется, давно бы обо всем догадался, но пока бродил как в тумане.
Однако быстрый его ум уже проникал сквозь завесу; казалось, еще немного – и он разгадает причины таинственного поведения Кшиси и отчаяния Володыёвского.
Чутье подсказывало ему, что здесь замешан Кетлинг. Для подтверждения своих догадок он решил пойти взглянуть на Володыёвского, поговорить с ним с глазу на глаз.
По дороге, однако, засомневался: «И у меня рыльце в пушку, – рассуждал он. – Хотел отведать меда на свадьбе у Михала с Басей, но, боюсь, не наварил ли я вместо медовухи горького пива, а ну как Михал, на Кшисю глядя, про старое вспомнит и в монастырь вернется?»
Тут пану Заглобе стало не по себе, он прибавил шагу и поспешил к Михалу.
Рыцарь метался из угла в угол, словно дикий зверь в клетке. Грозные складки на лбу, остановившийся взгляд – все говорило о душевных муках. Увидев пана Заглобу, Володыёвский подошел к нему вплотную и, прижав руки к груди, воскликнул:
– Скажи мне, ваша милость, что все это значит?
– Михал! – отвечал ему пан Заглоба. – Подумай сам, сколько девок каждый год в монастырь уходит. Обычное дело. Есть и такие, что против воли родительской идут, на защиту Господа уповая, а ей никто не помеха…