Пандемия паранойи
Шрифт:
– Реально. И в Киргизии, и в Таджикистане и на Кавказе. Там и в советские времена с ножами ходили. Менталитет такой.
– У нас сейчас тоже с ножами ходить станут. – Лена рассматривает вино в пластиковом одноразовом стаканчике.
– Тётя Лена, почему? – Сашка заворожённо смотрит на Ленин стаканчик. Солнечные лучи прошивают мутный пластик, отчего вино становится тёмным, почти коричневым. – Как кровь в кино.
– Только это уже будет не в кино. – Зло замечает Лена.
– Брось. Тоже мне, Ванга сибирского разлива. – Серёга пытается остановить супругу.
– А
– Ладно, Ленка. Не девяностые. Полиция есть. Быстро порядок наведут. – Маша старается успокоить подругу, но в её голосе особой уверенности нет.
– Полиция? – Серёга нащупал родную тему. – Да им только проституток крышевать да бабулек на базарчиках ощипывать. Вон, у нас под окнами шалавы дежурят. Я уж не знаю: какой у них график. Сутки через сутки. Двое через двое. Только вся страна на карантине, а экстренная сексуальная помощь ежедневно на посту. ППС подъедет, о здоровье справятся, мзду заберут и дальше пылят. Самоарестованных контролировать.
Серёга машет куда-то в сторону дома. Я рефлекторно смотрю по направлению взмаха его руки. Магия жеста: на балконе из ничего возникает мрачная фигура Акрама. Он стоит
по-хозяйски уверенно, широко расставив ноги, как капитан на мостике парусника. Синдбад-мореход. Кажется: ещё мгновенье и он уведёт парусник моего дома с попутным ветром в далёкое никуда.
– Красиво, – оценивает Аркам ни то сам балкон, ни то вид на нежную, едва проклюнувшуюся зелень листьев рощи, начинающейся прямо за моим забором. Глаза полны недоброй иронии, но голос спокойный, безмятежный. Будто я его провёл с экскурсией по дому и предложил насладиться панорамой с балкона. – И книги хорошие.
– Что он там делает? – Маша поднимается из-за стола, и по её взгляду я понимаю: гостя сейчас выставят. И сделают это со скандалом. Потому, что Машино благоразумие имеет предел и когда черта предела перейдена, остановить её может только бульдозер. Да и то не всякий.
– Маша, я сам.
– Я с тобой, – поднимается Серёга.
– И я. – Сашка порывается идти с нами.
– Сиди здесь. Следи за калиткой. – Серёга привык принимать решения и отдавать команды: армия, отставка, завхоз в школе – это качество шлифовали на каждом этапе биографии.
С «Синдбадом» встречаемся у входных дверей.
– Ну, я пошёл. – Акрам просчитал наши действия. Он уходит сам. Уходит с достоинством, в сопровождении эскорта, как дорогой гость.
– Брат, спасибо за шашлык. Будет работа – звони. Сделаем всё быстро и хорошо. – Протягивает визитку. На ней имя и телефон.
– Ладно. – Я ничего не обещаю. Провожаю гостя до калитки и с облегчением закрываю за ним калитку. Он ушёл, но ощущение тревоги остаётся. Я не могу понять: почему оно появилось, но на душе не спокойно. И не только у меня.
– Знаешь что, – Серёга посмотрит на огненные всполохи заката и макушки деревьев за забором, – не нравится мне твой дом на отшибе. Мало ли кто забрести может. Давай-ка мы с Ленкой у тебя заночуем. Да и сидеть взаперти в квартире надоело. Здесь хоть воздух свежий.
– Дом, как дом, отшиб, как отшиб. И логика, как логика: не нравится, но хочу остаться. Хочешь – оставайтесь. Маша вам у меня в кабинете постелет.
Рву
***
Перегар был. Я это сразу заметил по Машиному лицу. Она, конечно, ничего не сказала. Но после двадцати двух лет совместной жизни слов не нужно: мысли угадываешь по глазам. А вот незаменимого в таких случаях кабинета, не было. И я лёг в библиотеке.
Я люблю эту часть дома. Мне нравятся потрёпанные переплёты книг. Они и потрёпаны мной. В них моё детство, в них моя юность, с ними моя жизнь. Полный самоиронии Марк Твен. Романтик Джек Лондон. Философ от юмора О’Генри. «Трое в лодке» Джерома К.Джерома с почти оторванным и не однажды подклеенным корешком. Толстые и Лев и Алексей, Чехов, Голсуорси, Мураками, Новиков-Прибой – сотни томов, собирать которые начали ещё родители. Они выстроились на высоких до потолка полках и смотрят на приходящих в мой дом с иронией и ожиданием. Ирония, потому, что книги всё реже встречают читателей, людей, готовых оставить в их страницах часы своей жизни, в обмен на мысли, эмоции и знания давно ушедших поколений. Надеждой – потому, что все, в том числе и книги, хотят быть востребованы.
И на нас они могут рассчитывать. Особенно в условиях пандемии. Со скуки даже Сашка слезает с крючка Интернета и всё чаще раскрывает потёртые коленкоры. Пожалуй, с позиции книг от пандемии польза есть. Под эту позитивную идею я и задремал.
Я проснулся потому, что замёрз. Точнее, я сначала замёрз ещё во сне. В нём были какие-то сугробы с кровавыми потёками, которые придвигались ко мне неторопливо, но не отвратимо. И чем плотнее становилось кольцо, тем сильнее ощущался холод. Я видел, как это кровавое холодное месиво поглощало вокруг меня каких-то людей. Они растворялись, превращаясь в такие же холодные алые кристаллы. И я понял, что если из этого сна не выйти, то можно самому стать кровавым сугробом. А быть сугробом в преддверии лета, по крайней мере, не осторожно. Судьба снегурочки известна всем.
Я открыл глаза и увидел, как приоткрытую дверь балкона морозной дымкой входит весенняя ночь. Выбираться из-под одеяла не хотелось. И, может быть, я так бы и не поднялся, но снаружи донёсся шорох. В городе его, вероятно, никто бы не услышал. Но бездонную тишину пригорода этот нечаянный звук буквально разломил на две части: до него и после. Я ещё не знал, что этот шорох разорвёт на «до» и «после» мою жизнь, жизнь моей семьи и моих друзей.
Я осторожно поднялся и, стараясь не скрипнуть половицами, подошёл к балконной двери, открыл её и вышел в ночь.
На улице, со стороны спальни сына кто-то тихо возился. Было слышно дыхание и ещё что-то непонятно, будто ведут тонкой иглой по ледяной корке. Под давлением металла лёд крошится и слабо потрескивает.
«Наверное, опять забрела соседская собака…» – такое уже было. Собака наших соседей – огромный чёрный волкодав – страдает бессонницей и тягой к приключениям. Это существо почти мифическое. Пса никто, кроме хозяев не видит. Днём он сидит взаперти в сарайке, а по ночам его выпускают. Хозяйка – скандальная дама лет сорока – считает, что собака сторожит дом от воров. А пёс уверен, что ночь – время свободы, прогулок и приключений. Без праздников и выходных, как стемнеет, он отправляется в рейды по тылам чужих участков, сметая в коротких ночных стычках злое сопротивление котов, оставляя после себя глубокие окопы на грядках и газонах и кучи вонючих экскрементов. Чем волкодава кормят? Что так пахнет?