Пани царица
Шрифт:
– Пожалуй меня своей милостью и наградою, государь, – заявил он Шуйскому. – И я сделаю так, что Болотников и его люди сдадутся.
– Как же ты это сделаешь? – недоверчиво вопросил Шуйский.
– А потоплю их водою! – посулил Мешок Кравков.
Шуйский не больно-то поверил, но сказал:
– Будет тебе награда и моя царская милость, коли ты это исполнишь. Ну а попусту захвастаешься – быть тебе на колу!
– Не быть! – ухмыльнулся в ответ Мешок и начал ладить. Изладил сей хитроделец вот что: во всю ширину реки Упы он сработал плот и приказал на него сыпать землю. Наконец тяжесть сделалась невмерна, плот с землею пошел на дно, и запрудило реку – течение ее прервалось. Вода вышла из берегов и залила Тулу.
Мятежники, люди простые, никак не могли понять, каким образом Шуйскому удалось учинить наводнение. Решили, что не иначе как колдовством. Призвали какого-то доку [23] , тот и намараковал. Но на всякого доку, как известно, другой дока найдется. Начали искать такого в осажденной Туле и нашли-таки.
– Дайте мне сто рублей, – сказал тот Болотникову, – я знаю такое средство, что только влезу в воду, как плотина прорвется.
Ему посулили заплатить. Колдун бросился в воду и пробыл там чуть ли не час, как показалось перепуганным людям! Вода при этом все время бурлила и ходила ходуном. И вот наконец-то показался из волн дока. Отдышался и сказал печально:
23
Дока – знахарь, колдун.
– Нет, не развязать мне этого узла! Шуйскому сладил плотину не простой колдун, а были у него в помощниках двенадцать тысяч бесов. Шесть тысяч я уговорил на нашу сторону перейти, а шесть никак не сдались. Видите, каково меня исцарапали всего? Это они мне так крепко сопротивлялись.
Он и впрямь был покрыт царапинами, да что с того проку? Так и не сняли наводнения…
– И что теперь? – спросил Димитрий, выслушав Заруцкого. – Надо быть, сдастся твой Болотников Шуйскому?
– Болотников никогда не сдастся! – ответил атаман.
Тут царь поднял на смех и его, и Болотникова. Донец разобиделся. Слово за слово – схватились за сабли и порешили выехать за городскую стену помериться силами, да чтобы стоять насмерть.
Народ только руками развел: что, дескать, за чепуха, что за глупство, как сказали бы поляки?! Но зарвавшихся супротивников было уже не остановить, и вот теперь людям только и оставалось, что смотреть со стены на поединок, руками разводить да шапки оземь бить с досады.
И вдруг… вдруг Димитрий полетел с коня! Грянулся оземь и остался лежать недвижим.
Заруцкий пошевелил его копьем, свесился с седла, пытаясь разглядеть получше дело рук своих, а потом ударил коня пятками что было силы и погнал прочь от городской стены.
Димитрий все лежал да лежал. Как мертвый лежал!
– Да он и есть мертвый! – крикнул кто-то. – Заруцкий нашего государя убил! Ахти нам! Погибли мы теперь без него!
Народ горохом сыпанул со стены и бросился по полю. Лежащего подняли. По счастью, он оказался не убит и даже не ранен – просто-напросто, видать, сильно зашибся, когда упал с коня.
Увидав, что Димитрий жив, особо ретивый народ принялся догонять беглеца с криками: «Ловите, держите изменника!» И догнали-таки Заруцкого, и привели пред светлые государевы очи, и поставили на колени, и сказали Димитрию: вот-де твой обидчик, хочешь – казни его, хочешь – милуй.
Тот, засмеявшись, сказал:
– Благодарю вас, люди добрые, христиане православные! Вот теперь я уверился, что вы мне верны!
Только сейчас стародубцы поняли, что царь и Заруцкий сыграли с ними здоровую шутку, и посмеялись над своей простотой. Они не видели ничего обидного в этой игре. Заруцкий, конечно, схватил несколько порядочных пинков, но с этой минуты всякий знал, что он – первый у царя Димитрия человек…
Однако, если бы кто-то из легковерных стародубцев дал себе труд пробраться к дому, где стоял Димитрий, сделавшись незаметными для стражи, приложить ухо к дверной щелке и подслушать, они могли бы узнать кое-что очень интересное.
– Дураки твои стародубцы, – хохоча, говорил Иван Мартынович. – Все за чистую монету приняли. Здорово ты им головы заморочил, хвалю! Пойдут за тобой в огонь и в воду. Это для нашего дела очень хорошо. Видать, они и вправду верят, что ты есть подлинный Димитрий. – Я и есть подлинный Димитрий, – мрачно ответил его собеседник. – А ежели кто дураки, то это не мои стародубцы, а твои туляки, которые верят, что ваш царевич Петр – подлинный!
Здесь следует кое-что пояснить. Штука в том, что Болотников сидел в Туле не сам-один. Был при нем какой-то Илейка Муромец – не тот, сказочный, былинный, о коем поют калики перехожие, а просто человек без приюта, без роду без племени. Ходил он на судах от Нижнего до Астрахани и обратно. Много насмотрелся, много навидался, житье бурлацкое ему надоело, поступил в казацкую службу, но не к донцам, а к терским и волжским казакам. Эти удальцы очень завидовали донцам, которые были в милости у первого Димитрия и пользовались от него разными выгодами. В рядах терских казаков собрались беглые холопы и разные бездомные бродяги, которым не было счастья и удачи на Руси. Как-то раз сошлись они все на круг и стали думу думать: «Вот нашли-де себе донцы доброго царя, а мы чем хуже? Их Димитрий, не поймешь, настоящий был или нет, а скорее всего что выдуманный. Давайте и мы себе государя измыслим. Какого государя? Да какая разница! Хоть бы царевича Петра! Будто бы у царя Федора и царицы Ирины был сын, а его из колыбели украли да подменили дочерью [24] – та умерла, а настоящий царевич здравствует. То-то бы мы много шуму наделали по Волге, страху бы навели да получили богатой добычи!» Осталось за малым: найти смельчака, который взял бы на себя имя Петра-царевича.
24
Ирина Годунова, жена царя Федора Ивановича, и в самом деле в 1588 году родила дочь Евдокию, умершую во младенчестве.
Было у терских два человека, которые дерзостью и остротой ума годились бы на это дело. Одного звали Митькой-стрельцом, другой был наш знакомый Илейка.
– Не, робята, – сказал Митька в ответ на предложение казачьего круга, – я на такое дело не гожусь. И в Москве-то я не бывал, и слова мудреного сказать не умею. Ну какой из меня царевич? Ищите уж кого другого!
– А я, – вышел на круг Илейка, – в Москве бывал: когда жил в Нижнем, так ездил по делам в Москву и проживал там у подьячего Дементия Тимофеева, аж с Рождества до Петрова дня проживал, а дом его стоял у церкви Святого Володимира на Садах.
– Ну, коли бывал-живал в Москве, зваться тебе царевичем! – закричали казаки. Так Илейка стал зваться Петром и вскоре примкнул со своим отрядом к Болотникову. Теперь он сидел запертый вместе с бывшим холопом князя Телятевского в Туле и ждал подмоги от Димитрия. За этим и приехал в Стародуб Заруцкий – и это безмерно злило царя.
Как это так? Кроме него, на Руси вдруг объявился еще один охочий до престола человек? Пусть и самозванец, а все ж обидно!
– Не будь у Болотникова этого Петра, я б к нему на подмогу пошел, – процедил Димитрий, исподлобья поглядывая на Заруцкого. – А коли он с Муромцем стакнулся, пусть с ним и дальше об руку идет. Покуда они в Туле подыхают и войско Шуйского на себя тянут, я со своего конца пойду на Москву, нагряну нежданно-негаданно.