Пани царица
Шрифт:
Марина вздохнула так, словно с плеч ее свалилась огромная тяжесть. Название этой тяжести было хорошо известно Барбаре: полная беспросветность.
– Хорошо, – невнятно пробормотала Марина, опускаясь в кресло. – Если так – благодарю тебя. Иди… Отец заплатит тебе.
Она откинулась на спинку кресла, закрыла глаза. На губах ее блуждала легкая улыбка, но из-под вздрагивающих век ползли слезы. Барбара поняла, что госпожа потрясена до глубины души. Да и сама она чувствовала себя совершенно так же. Эта ведьма… она была истинная посланница тайных сил. Она знала то, что было известно лишь им двоим! Барбара безоговорочно поверила ей, ее пророчествам. Вот только странные слова она изрекла, утверждая, что супруг
Барбара закрыла дверь за тихо выскользнувшей ведьмой и присела на скамеечку у ног госпожи. Взяла ее за руку:
– Тише, моя маленькая девочка, не надо плакать. Все будет хорошо, поверьте мне! Теперь все будет хорошо.
В это самое время ведьма спустилась по лестнице, вышла на крыльцо и через пролом в заборе пробралась в соседний двор, где стоял дом воеводы сендомирского. Кто-то из мелких шляхтичей, без толку слонявшихся по двору, попытался преградить ей путь, однако Мнишек, карауливший у окна, выглянул и крепко облаял чрезмерно ретивого панка. Ведьма беспрепятственно прошла в дом и вскоре оказалась в комнате, где ждал ее пан Юрий. – Ну? – задыхаясь от нетерпения, воскликнул он. – Ну, как?!
– Твоя дочь очень хитра, – ответила ведьма. – Ее старшая подруга еще хитрее. Однако я хитрее их обеих, вместе взятых. Тебе не о чем тревожиться. Теперь она будет жить ожиданием вестей от своего супруга и выполнит все, что он пожелает.
Если бы Марина и Барбара услышали ее, они были бы поражены не только словами ведьмы, но и голосом. Исчезли взвизгивания, исчезла и хрипотца. Голос у ведьмы оказался чистым, глубоким, молодым. Да и держалась старуха по-молодому прямо.
– Ты не только хитрая, но и очень храбрая девчонка, – пробормотал воевода, с любопытством глядя на ведьму, которая тем временем развязала платок и сбросила его с головы… вместе с седыми космами. Оказалось, что она обладает толстой соломенной косой. Потом ведьма достала из складок своего безобразного рубища отшлифованную медную пластинку и, глядясь в нее, принялась снимать с зубов смоляные нашлепки, превращавшие ее рот в безобразный, беззубый провал.
Послав пану Юрию ослепительную улыбку, ведьма подолом утерла лицо, после чего исчезли грязь, смуглота и седые клочковатые брови – приметы замшелой старухи. Теперь она была бела да румяна, а глаза – большие, чуть навыкате – оказались зелеными, словно крыжовник.
При виде этих глаз воевода не выдержал. Издав странное сопение, он шагнул вперед, облапил ведьму и привлек к себе.
Она не вырывалась – просто уперлась в его грудь обеими руками и стояла так, чуть откинувшись и призывно глядя в алчно прищуренные глаза воеводы.
– Моя птаха… ягода-малина… Годзик полни! Урода! [25] – забормотал пан Юрий, путая русские и польские слова и пытаясь притянуть девушку к себе как можно ближе.
Однако в ту минуту, как его выпяченные для поцелуя губы уже приблизились к свежим губам «полни годзика», ведьма резко качнулась назад, потом вниз – и в руках воеводы осталось только ее черное рубище. Сама же она, одетая в простенькую рубаху с длинными рукавами, завязанными у запястий, и сарафан из серпянки [26] , стала поодаль, подбоченясь и выпятив тугую грудь.
25
Гвоздичка полевая! Красавица! (польск. )
26
Серпянка, или пестряд ь – простая ткань, беспорядочно сотканная из обрывков нитей разного цвета.
Да, если бы сейчас здесь оказались Марина и Барбара, необычайная проницательность ярославской ведьмы стала бы им очевидна. Хитрости в ее проницательности не было никакой – впрочем, и волшебная сила была тут ни при чем. Ведь это была та самая смоленская знахарка, которая когда-то нагнала на них такого страху и которая стала причиной гибели бедного пана Тадека Желякачского!
– С ума сошел ты, пан! – дерзко сказала она. – Лапаешь девку почем зря, а кличешь ее уродиной. Скажи спасибо, что не дала тебе хорошую оплеуху за такое поношение!
– Да я тебя красавицей назвал! – в отчаянии потянулся к ней Мнишек, однако ведьма ускользнула в другой угол комнаты и погрозила пальцем:
– Врешь! Я сама слышала: тоща, мол, ты, аки гвоздь, а с лица уродина.
И девушка захохотала, открыто потешаясь над распаленным паном.
– Чертова кукла! – тот наконец-то понял, что над ним издеваются, что не отведать ему этой дикой, недоброй красоты. – Жаль, что ушла ты из моих рук тогда, в Смоленске! Надо было пристрелить тебя, а потом осиновый кол в сердце вбить, чтоб ты никогда не встала из могилы, не морочила голову добрым людям!
– Да уж, пан, это как водится: не поспел догнать на лихих – на клячах уж точно не догонишь! – хохотнула ведьма. – Все надо делать вовремя. Да ты не кручинься. Вбил бы мне кол в сердце – кто б теперь голову твоей дочери морочил, а? Вот и выходит, что все вершится к лучшему, как говорят хитрецы-мудрецы. А теперь давай письмо. Дело я свое сделала, мешкать недосуг: пора мне возвращаться к моему государю. Эй, эй! – прикрикнула ведьма на воеводу, который вновь сделал попытку облапить ее стройный стан. – Руки при себе знай держи, не то напущу на тебя такую почесуху, что спасенья знать не будешь. На руки почесуху, а на что другое – невстаниху… – присовокупила она с ехидной ухмылкою.
Воевода поспешно отдернул от нее свои короткие толстые пальцы и с тяжким вздохом, означающим признание полного поражения, вынул из-за пазухи запечатанную бумагу:
– Вот. Да смотри не потеряй, не то угодит сие письмо к людям Шуйского – и не миновать нам с тобой петли либо плахи.
– Ты о себе думай, мой уродзиви межчина [27] , – хихикнула ведьма. – А обо мне не беспокойся! Ушла из Смоленска – уйду и из Ярославля. Прощай, пане ляше. До видзенья [28] в Тушине!
27
Красавец (польск. ).
28
До встречи (польск. ).
С этими словами она подхватила с полу свои черные лохмотья, накрылась ими с головой, сгорбилась, мигом уменьшившись в росте чуть ли не двое, и неслышно выметнулась из комнаты. Словно мрачная птица вылетела!
– Ч-чер-ртовка! – с чувством прошипел пан Юрий, осеняя крестным знамением не только себя, но и углы комнаты, а потом, для пущего обережения, целуя нательный крест. – Вот же бесова дочь… – Но тут же его пухлые губы тронула мечтательная ухмылка: – Как говорят эти кацапы, хороша Маша, да не наша. А жаль!