Панкрат. Возвращение в небо

Воронин Андрей

– Против чего не попрешь? – спросил Суворин, улыбаясь.

– Фенилэтиленамина. Это гормональный коктейль такой: немного дефомина, для удовольствия, немного акситоцина, для…

– Я вот никогда этого не пойму, – перебил его Виктор. – Как это полтора грамма гипофиза могут сделать так, что человек умрет от любви. Ведь любовь – это просто ловушка ДНК, которая заставляет нас размножаться.

– Наверное, ты не любил никогда по-настоящему, – заметил Панкрат.

– Почему же?! Еще как любил! В детском саду. Лучшую девочку в группе, которая, видя меня, впадала в неизменный бурный восторг. Но больше к

этому возвращаться не хочу.

– Почему? – развеселился Панкрат.

– Потому что знаю, что будет потом, после того, как отлюблю.

– А что будет потом?

– Потом я погружусь в депрессию, начну слышать голоса, стану алкоголиком, стану посещать психотерапевта и покончу жизнь самоубийством.

На несколько секунд в подсобке воцарилась мертвая тишина, взорвавшаяся дружным мужским смехом.

И тут зазвонил телефон Игоря.

– Легка на помине. Мисс маниакальная депрессия, – вздохнул он и вышел из подсобки.

– Зачем же общаться с женщиной, которая не нравится? – изумился Суворин.

– А она, как запор, – кратко объяснил Виктор. – Нравится не нравится, а он есть, и все.

Дружный мужской хохот снова сотряс подсобку. Панкрат с Виктором вышли на улицу и направились к озеру. Через пару минут к ним присоединился и Игорь. Деревянные мостки, уходящие далеко в воду, были их излюбленным местом. Здесь они и стирали, и рыбу ловили, и просто отдыхали.

– Как в августе быстро ночь наступает! – улыбнулся Панкрат.

– А красивая ж, зараза! – воскликнул Игорь.

– Кто? – Панкрат с Виктором посмотрели по сторонам.

– Да ночь, – вздохнул будущий биофизик. – Вся, сука, в небесном бархате и звездном колье.

– Ну, ты поэт! – восхищенным тоном произнес без пяти минут археолог. – А когда я хочу сказать что-нибудь романтичное, у меня язык заплетается.

– Так молчи! – сочувственно хмыкнув, посоветовал Игорь.

– Ну ладно, остряки, еще десять минут – и спать, – распорядился Суворин. – Завтра дел по горло.

А потом наступило утро, солнечное, с ослепительно чистым небом, сулящим покой и удачу. Мужчины, обнаружив в траве возле подсобки банку со свежим молоком и завернутый в пергамент пирог с яйцами и зеленым луком, с поклонами в разные стороны поблагодарили своих скромных неизвестных благодетелей и с аппетитом позавтракали. А затем Панкрат, используя одни лишь губы и воздух и старательно исполняя Ракоци-марш Листа, завел свой мотоцикл. Но перед тем как укатить в районный центр, спросил студентов:

– Как звали эту француженку?

– Анастасия, – ответил Виктор. – Она была русского происхождения. Генерал звал ее Анэс.

– Кратко и по-артиллерийски! – уже на ходу крикнул Суворин.

– Это было черт-те что, а не Ракоци, – последовало в ответ. – Ракоци звучит вот так…

И Виктор, используя только губы и воздух, стал издавать нечто отдаленно напоминающее марш.

– И это не Ракоци, – сдался он наконец.

– Ты работать сегодня собираешься или нет, Моцарт? – крикнул Игорь, орудующий ломиком над осевшей кладкой. – Суворин нам два часа дал, чтобы все это снять.

– Моцарт не Моцарт, а вот Турецкий марш – это как нечего делать! – ответил Виктор, взял ломик и, насвистывая, направился к кладке.

В районном центре Суворин пробыл часа два, не больше. Зашел в банк, чтобы снять очередную сумму со своего быстро тающего счета, и на склад, чтобы заказать кое-какую необходимую строительную мелочь. А потом вернулся в Семеновку и едва успел заглушить двигатель и сделать пару глотков минералки, как получил по голове чем-то тяжелым.

Глава 2

Суворин открыл глаза и вспомнил, что с утра был в районном центре. Все было как обычно. Ничего особенного. Никаких случайных встреч, подозрительных лиц, не считая мужчины средних лет, с которым он два раза столкнулся. Один раз в банке, второй – на складе. У незнакомца были черные усы и карие глаза. Но запомнил его Панкрат благодаря выступающим скулам и гладко зачесанным назад волосам, открывающим высокий лоб, и мерзкому дыму, который исходил от его сигары.

Потом Суворин вспоминал последние минуты перед тем, как помрачилось его сознание. Как сделал глоток из горлышка пластиковой бутылки с минералкой, как выключил аккумулятор, как сделал еще пару глотков. Ум его пытался ухватить, что было потом… Потом он почувствовал тупой удар по голове. И все! Остальное оставалось только домысливать. Но этого Панкрат не любил. Он предпочитал факты. Поэтому приподнял голову, в которой стучало, как после грандиозной пьянки, и осмотрелся. Было темно и так сыро, что воздух ощущался телом, как пропитанная влагой ткань. Он был таким густым и вязким, что дышать было очень тяжело и каждый вздох казался последним. Суворин опустил голову и, борясь с подступающей рвотой, обжигающей горло, которое и так напоминало трубу, которую хорошо продраили наждачной бумагой, поднял руку над головой. Его пальцы тут же уперлись в деревянную стену. Протянул в сторону – то же самое. В другую сторону. та же деревянная стена. Пошевелил затекшими, согнутыми в коленях ногами. все то же. Тогда, сделав еще один маленький вздох, он с силой надавил на поверхности пальцами рук и ногами. Стены вокруг него были неподвижны.

«Меня закопали! Закопали в каком-то ящике, живьем, как недобитую собаку», – понял он.

Почти не дыша, Панкрат протянул руку за голову и, отгоняя панику, тщательно прощупал стенку за головой и на стыке с верхней обнаружил небольшую щель.

В тот же миг в сердце ворвалась надежда, и он пообещал себе: «Если я сдвину эту панель, то пролезу через любой слой земли. Я сожру эту землю, но выберусь отсюда».

Ощущение ужаса сменились жаждой жизни, яростью и еще каким-то сложным чувством, которое заставляет многих людей выживать в самых невероятных ситуациях.

Суворин опустил руки и, расстегнув пряжку ремня, вытащил его из джинсов. Затем, действуя на ощупь, вставил угол пряжки в щель и с силой надавил. И хотя панель не сдвинулась с места, Панкрат почувствовал, что она начинает поддаваться, и принялся энергично орудовать пряжкой и пальцами рук. Прошло несколько минут. И вот щель расширилась настолько, что пленник вынужден был зажмуриться от ударившего в глаза ярко-оранжевого луча.

«Не в могиле!» – выдохнул он с облегчением и ударил ладонями по верхней стене. И та, взлетев вверх, резко опустилась, ударив по согнутым коленям Суворина остриями гвоздей. Но это было таким пустяком по сравнению с хлынувшим на него с небес солнечным светом.